главное заинтересованное лицо не беспокоится об этом, призывая на свою голову громы и молнии. Забота об укреплении династии и защита своей семьи, о чем пекутся все родители, видимо, совсем не занимают ее... и мы вынуждены ждать надвигающуюся катастрофу, даже ничего не пытаясь предпринимать».
Сразу после выздоровления сына королева писала Вики: «Мы все думаем, что Бог сохранил ему жизнь, чтобы позволить начать ее заново. Если он не прислушается к этому предостережению Господа, если не оценит ту симпатию и те теплые чувства, что продемонстрировала ему вся нация, тогда все станет еще хуже, чем раньше, и приведет его к гибели». Увы, Берти совсем не изменился. А когда Виктория упрекнула его в том, что он слишком часто появляется в свете, он ответил ей: «А что мне остается делать, если вы выходите в свет слишком редко?»
Атмосфера при королевском дворе оставалась столь же мрачной и гнетущей. Умница Лео жаловался, что за ужином во дворце ведутся бесконечные, нудные разговоры. Его наставник, преподобный Дакворт, был близким другом Льюиса Кэрролла, который семь лет назад списал с него своего Дака — утку из «Алисы в стране чудес». Лео обожал его, и Дакворд, считавший юного принца в высшей степени одаренной личностью, посоветовал ему продолжить учебу в Оксфорде. Виктория не хотела отпускать от себя сына. Она жаловалась Вики на беспечность Лео, который совсем не заботится о своем здоровье: «Поэтому приходится это делать за него». Кроме того, она просила свою старшую дочь «напомнить своему брату о его долге перед несчастной, исстрадавшейся матерью». Но Лео настоял на своем и уехал в Оксфорд, где смог наконец вести жизнь нормального человека. Альберт всегда мечтал стать университетским преподавателем, и Лео прекрасно чувствовал себя в этом ученом мире среди средневековых построек и ровных, словно застеленных твидовыми дорожками газонов, вдоль которых чинно прогуливались студенты и профессора в черных тогах. Вечерами он ужинал в компании своих однокашников под присмотром преподавателей, внимательно следящих за тем, чтобы они не нарушали заведенный еще их предками церемониал. Лео сблизился с критиком-искусствоведом Рёскином, свел знакомство с французским композитором Гуно и влюбился в дочку декана. Но то, что происходило в стенах английских колледжей, никогда не выходило за их пределы, за их тяжелые двери, запиравшиеся на засов с наступлением темноты.
Теперь при Виктории находилась одна лишь Беатриса: «Она последнее, что у меня осталось, и я не смогу жить без нее». Бывшая при жизни Альберта не по возрасту развитым ребенком, Бэби, с которой мать обращалась, словно с домашним животным, со временем превратилась в робкую и закомплексованную девушку-подростка. Училась она совсем мало, и ее преподаватели жаловались, что королева могла в любой момент войти в класс во время урока и забрать дочь с собой на ежедневную прогулку. И не важно, ветер ли был на улице, дождь или снег. Виктория проводила на свежем воздухе по полтора часа в день и обычно выезжала на прогулку в своей
В сентябре, со смертью Феодоры, оборвалась последняя ниточка, связывавшая Викторию с ее детством, что усугубило ее депрессию: «Я чувствую себя такой несчастной, что хотела бы тихо удалиться в какую-нибудь скромную хижину среди холмов, чтобы отдохнуть и никого там не видеть, но пока мои силы и здоровье позволят, я буду продолжать тянуть свою лямку, но боюсь, что надолго меня не хватит». Ее отношения с Гладстоном настолько испортились, что премьер-министр в Бальморале больше не появлялся. Ей невыносимо было слушать его речи, «абсолютно лишенные мелодичности и гармонии». Она просила сэра Артура Хелпса переводить ей меморандумы Гладстона «на более вразумительный язык».
В январе, не перенеся повторной операции на мочевом пузыре, в котором обнаружили камень «размером с абрикос», умер Наполеон III. Виктория, которая послала к нему своих лучших хирургов, сразу же написала Евгении письмо с соболезнованиями. Когда бежавший в Англию Наполеон III нанес ей визит, она нашла его сильно постаревшим, но не утратившим своего шарма. Чтобы не спровоцировать дипломатический конфликт с молодой Французской республикой, она не могла присутствовать на его похоронах. А Берти намеревался на них быть. В конце концов королева присоединилась к мнению правительства, возражавшего против этого шага. Тысячи бонапартистов прибыли из Франции в Чизлихерст, и существовала опасность какой-нибудь политической провокации. Альфред или Кристиан Шлезвиг-Гольштейнский могли бы заменить его. Но Берти не скрывал своего возмущения: «Это обычная справедливость — воздать последние почести великому человеку, отошедшему в мир иной». И отправился на похороны вместе с братом и зятем. Все его парижские друзья собрались вокруг набальзамированного тела императора. На следующий день, 15 января, десять тысяч человек, два маршала, семь адмиралов, пятнадцать генералов, восемь послов, тридцать пять префектов и сто девяносто французских парламентариев шли за его гробом. Они привезли из Франции по горсти земли, чтобы Наполеон III покоился не только в английской, но и в родной земле. Кто-то крикнул: «Да здравствует император!» Но шестнадцатилетний принц, сын императора, оборвал кричавшего словами: «Императора больше нет, нужно кричать: “Да здравствует Франция!”»
Виктория попросила у Евгении что-нибудь на память об усопшем, и та прислала ей «походные часы» Наполеона III. Спустя несколько дней королева нанесла Евгении визит вежливости, чтобы принести ей свои соболезнования. Помолившись с Беатрисой в маленькой часовне и оставив там два траурных венка, она поднялась на второй этаж в будуар к Евгении, и та рассказала ей о последних минутах жизни низложенного императора.
Юный Луи-Наполеон учился в военной школе в Вулидже. Это был бледный, меланхоличный, довольно красивый юноша. Королева решила взять его под свою опеку. Она была искренне привязана к нему, и он платил ей тем же. У нее даже была мысль выдать за него замуж Беатрису! Когда он вместе с матерью приехал в Осборн, она усадила его за столом рядом с собой. Обед в компании с королевой для всех был тяжким испытанием. А Луи-Наполеон весело и без умолку болтал со своей венценосной соседкой. Когда его спросили, не вызывает ли у него отвращения общение с ней, он удивился: «Боже мой, конечно, нет! Почему это должно вызывать у меня отвращение? Мы очень любим друг друга». Понсонби позже скажет: «Лишь два человека на свете осмеливаются подтрунивать над королевой: Браун и сын французского императора».
В начале этого, 1873 года Виктории было почти пятьдесят четыре года, и окружающие с трудом узнавали в этой маленькой, грузной женщине в черном, чем-то похожей на гриб, очаровательную модель Винтерхальтера, чье полотно почти целиком занимало одну из стен в столовой Осборна. На нем были изображены королева и принц-консорт в окружении улыбающихся прелестных детишек в белых кружевных рубашечках. Идиллическое семейство вокруг юной, счастливой матери. Но не только внешность, ее характер тоже претерпел значительные изменения в худшую сторону. Вместо того чтобы поддерживать Беатрису и заботиться о ее образовании, она постоянно придиралась к дочери. Прикрываясь тем, что следует наказам Альберта, она превратилась в цензора своих сыновей и постоянно распекала их без всякой жалости, тогда как сама на пару со своим Брауном, которого все они ненавидели, разыгрывала постыдный спектакль, в котором исполняла роль пренебрегающей своими обязанностями государыни и скандально ведущей себя матери.
В январе через ее посольство до нее дошли слухи, что русский царь согласен выдать за Аффи свою дочь Марию. Тогда как все остальные поздравляли принца, Виктория выказывала по этому поводу лишь раздражение. «Это настоящее преступление», — написала она Вики. Россия никогда не была союзницей Англии[109], а Романовых королева считала просто «плутами». Что до ее будущей невестки, то она наверняка получила дурное воспитание в духе этой «русской, наполовину азиатской культуры». Ей была невыносима сама мысль, что свадьба ее сына состоится в Санкт-Петербурге и будет освящена православной церковью. Она уже представляла себе Кларенс-хаус, резиденцию Аффи, «битком набитым грязными бородатыми попами».
Раздражение ее достигло апогея, когда, спустя неделю после помолвки, она узнала, что Александр II отказывается ехать в Бальморал, чтобы представить дочь будущей свекрови. Больной царице пришла в
