серебряными кистями.
Виктория каждый день ходила туда и возвращалась обратно в крайне подавленном состоянии. «Ты права, я не хочу чувствовать себя лучше. Я страшно устала и совершенно измучилась, у меня постоянно болит голова, я не выношу ни малейшего шума. Слезы приносят мне большое облегчение, и хотя я больше не рыдала так, как рыдала в ночь на среду, плачу я каждый день, и эти слезы излечивают мои сердечные и душевные раны», — писала она Вики 10 апреля. Она плакала, разбирая вместе с Альбертом шкафы своей матери, плакала, найдя ее локон и рисунок склепа, где был захоронен ее отец, плакала, читая нежные строки, написанные герцогиней после смерти ее мужа. Она вспоминала свое детство в Кенсингтонском дворце и винила Конроя и Лецен в том, что из-за них она отдалилась от своей дорогой мамочки. Это Альберт помирил их! С той поры герцогиня превратилась в самую лучшую бабушку на свете, что постоянно подчеркивал принц, заботившийся о поддержании культа семьи, свято чтимого в Кобурге. Виктория оставалась безутешной. «Ее Величество настолько погрузилась в свою печаль, что отказывается выходить из нее», — сокрушался лорд Кларендон, любивший изысканные выражения.
И вот уже по клубам, а вскоре и по всему Лондону поползли слухи: у Виктории не просто депрессия, она тронулась рассудком. Тревожные вести дошли до зарубежных королевских дворов. Перепуганная Вики написала об этом отцу: «Здесь рассказывают, что к маме съехались все европейские врачи». Альберт забеспокоился, что это может нанести урон престижу британской короны. И принялся слать письмо за письмом. «Виктория чувствует себя вполне нормально, и я не могу понять, откуда берутся эти ужасные, эти мерзкие слухи о ее душевном расстройстве. Люди и здесь, и на континенте только и делают, что говорят об этом. Меня все эти слухи очень беспокоят, поскольку я представляю себе их возможные последствия. Что до нее самой, то она об этой скандальной истории ничего не знает», — писал он 18 июня Эрнесту.
Смерть герцогини, проблемы наследства, письма с соболезнованиями — все это дополнительным грузом легло на плечи Альберта, и без того обремененного бесчисленными обязанностями. Он опять стал мучиться бессонницей, у него вновь разыгрался ревматизм. В июне на торжественном открытии Королевской сельскохозяйственной выставки он был так бледен, что на него было страшно смотреть.
Леопольд примчался из Брюсселя со вторым своим сыном, чтобы попытаться помочь принцу вывести королеву из состояния депрессивной истерии. В июне его сменили Вики с Фрицем. Потом Максимилиан и Шарлотта Австрийские, мать Людвига принцесса Гессенская, герцог д’Оперто и король Швеции. И всем им Виктория без устали рассказывала
о своей невосполнимой утрате. 17 августа гроб с телом герцогини был перевезен в мавзолей, свод которого был «так легок, высок и чист, что среди обуревавших вас там чувств не было чувства страха, горечи и печали, а лишь покой и умиротворение».
Жизнь наконец стала брать свое. Тема женитьбы Берти вышла на первый план и потеснила мрачные мысли. Вики все время расхваливала очаровательную принцессу Александру, и Альберт в конце концов дал свое согласие на брачный союз с Данией. С начала лета принц Уэльский проходил военную подготовку в военном лагере под Дублином, и Альберт, несмотря на свою крайнюю усталость, решил навестить его там вместе с Викторией, Алисой, Ленхен и Аффи, только что вернувшимся с Антильских островов. В Ирландии они смогут побывать на ее знаменитых озерах и своими глазами увидеть, насколько успешно продвигается Берти к тому, чтобы стать настоящим джентльменом.
Альберт составил специальный меморандум с жестко расписанной программой для наследного принца: ему предписывалось жить в военном лагере и дважды в неделю давать обед для высших офицеров части. Каждые две недели он должен был получать очередное воинское звание. Берти прекрасно справлялся со своими светскими обязанностями. Увидев его в строю, королева радостно воскликнула: «А он не такой уж и маленький!» Но, увы, по словам Брюса, даже речи не могло быть о том, чтобы назначить принца Уэльского командиром батальона: у него был слишком тихий голос, чтобы подавать команды во время маневров.
26-го числа они отпраздновали день рождения Альберта. «В этом году все было не так, как всегда. Никаких увеселений... я по-прежнему пребывала в печали», — писала Виктория перед отъездом в их шотландский рай. А там вновь произошло чудо. Чудесный горный воздух развеял все печали, усталость, боль. Их гилли ждали их, все такие же сильные, жизнерадостные, готовые выполнить малейшее их желание.
Как и в прошлом году, генерал Грей организовал для них экскурсию инкогнито. Алиса и Людвиг поехали вместе с ними. Королева прекрасно провела ночь в «малюсенькой» комнатке «Темперанс-отеля», где никто так и не узнал ее, А утром, чтобы почистить ее «юбку и сапожки», не было никого, кроме Брауна. Днем они с Алисой зашли в местную лавочку, торговавшую женской одеждой. В Бальморал они вернулись умиротворенные красотой убранных полей и дышащих покоем озер.
Спустя две недели они отправились на новую экскурсию. Грей дал следующие инструкции герцогине Атольской, через чьи владения они должны были проследовать: «1) этот визит Ее Величества не следует воспринимать как обычный визит королевы; 2) необходимо сохранить ее инкогнито; 3) не устраивать для нее никакого обеда или ужина, а просто предложить ей чашку чая, а еще лучше (Ее Величество вряд ли сама решится попросить это) стаканчик подогретого виски». На сей раз шел дождь, дорога была узкой и скользкой, но горы и равнины вокруг восхищали их своей первозданной прелестью. Крестьяне с порога своих жалких лачуг провожали удивленными взглядами этих странных путешественников. Грант и Браун уклончиво отвечали на их расспросы. Вечером они остановились на ночлег в деревенской гостинице в Феттеркерне, где им подали на ужин лишь двух жалких цыплят, не предложив «ни картофеля, ни пудинга, ни fun[79]». К счастью, на следующий день, когда они добрались до перевала Килликранки, небо прояснилось и солнце осветило поросшие вереском склоны гор и разбежавшиеся по ним березы в золотом осеннем уборе: «Это была самая чудесная поездка из всех, что мне когда-либо доводилось совершать... Ничто не смогло бы встряхнуть меня лучше после постигшего меня страшного горя!»
16 октября Альберт повез Викторию на прогулку в компании Алисы, Ленхен и Людвига. Они устроили пикник на вершине горы Локан под ясным, безоблачным небом. Браун расстелил на траве пледы, раскрыл кофр из ивовых прутьев. Достал оттуда серебряные стаканчики, столовые приборы и серебряную же фляжку с виски. Альберт кутался в свой твидовый плащ, на голове его была охотничья шапка. Людвиг обозревал в бинокль окрестности. Виктория с дочерьми взяли с собой свои коробки с акварельными красками. Они и сами пристрастились к подобным походам и пристрастили к ним все королевство: такие рафинированные пикники быстро вошли в моду, а каждая вилка или миска из походного кофра были копиями королевских. Из Великобритании эта мода перекинулась на Европу и Америку. Перед тем как тронуться в обратный путь, принц закопал в землю бутылку из-под сельтерской воды с вложенной в нее запиской, свидетельствующей о совершенном ими восхождении.
Браун, как всегда предупредительный и надежный, помогал им преодолевать подъемы и спуски. 21 октября в письме к дядюшке Леопольду Виктория набросала весьма лестный портрет своего любимого гилли, без которого уже не могла обходиться: «Каждое утро в двенадцать или в половине первого я выхожу из дома, один из горцев приносит нам в закинутой за спину корзине наш ленч, а накрывает его нам удивительный слуга-шотландец, моя правая рука, который делает для меня абсолютно все. Он одновременно и мой лакей, и мой конюший, и мой паж, и, я бы даже сказала, моя горничная, поскольку на его попечении мои пальто, шали и т. д. Именно он всегда ведет под уздцы моего пони и заботится обо мне во время прогулок. Мне кажется, что у меня никогда не было более услужливого, верного и предупредительного слуги. Так грустно расставаться с ним».
На следующий день, перед тем как покинуть Бальморал, Альберт вручил Виктории «похвальную грамоту за достигнутые успехи». Все слуги выстроились, чтобы попрощаться с ними. Браун со своим непередаваемым гэльским акцентом проговорил: «Я надеюсь, что вы все вернетесь сюда на следующий год в добром здравии и что никто из вашей семьи не умрет».
Но печальные события не заставили себя ждать. Едва вернувшись в Виндзор, они узнали о кончине юного Фердинанда Португальского. Спустя несколько дней за ним последовал и его старший брат, король Педро, также умерший от тифа. Ему было всего двадцать четыре года, и его смерть просто наповал сразила Альберта, любившего, как сына, этого своего кузена, разделявшего его либеральные взгляды.
Ах, если бы только Берти походил на него! Увы, наследный принц был милым и легкомысленным молодым человеком на манер французских аристократов, которые были настолько поглощены своими
