— Как же вода может смыть такую тяжелую вещь?
— Ее украли, — сказала Нелл. — Под шумок.
— Дорогая?
— Мы заплатили за нее двадцать тысяч долларов, но с тех пор цены выросли.
— Господи, — сказала Ли Энн. Она сняла очки и уже не казалась Нелл такой устрашающей. — А как дела у Норы?
— Все отлично.
— В Дюке[4] учится, верно?
— В Вандербилте.[5]
— Она всегда была очень смышленой девочкой!
— А у Лейлы как?
— В УШЛ,[6] веселится напропалую. На связь выходит только тогда, когда нужны деньги.
Нелл вспомнила, что с мужем Ли Энн вроде бы развелась. В прихожую, жужжа, залетела пчела. Ли Энн смущенно заморгала.
— К слову, об урагане, — сказала она. — Мне нужна твоя помощь.
— Какого рода?
— Нужно выяснить кое-что насчет Элвина Дюпри.
— Ли Энн, я же сказала тебе по телефону: я ничего об этом не знаю.
— Но ты же должна… — Докучливая пчела — хотя, возможно, уже другая — прожужжала прямо между двумя пучками волос на голове Ли Энн. — О-о-о, — раздраженно промычала журналистка, уклоняясь от атаки, — ненавижу пчел! Если укусит, распухну так, что мать родная не узнает.
— Этого допустить нельзя, — сказала Нелл, отступая в сторонку.
Ли Энн рассмеялась и вошла в дом.
Они расположились на застекленной террасе, где можно было спокойно попивать лимонад и любоваться гладью бассейна.
— Как хорошо, — сказала Ли Энн. — Сразу вспоминаются старые времена, когда наши девочки были еще совсем маленькими. Они такие разные… Лейла болтала без умолку, а Нора была тихоней. Помнишь?
— Помню.
— Я знала, что она незаурядная личность, — сказала Ли Энн. — Небось учится сейчас лучше всех.
— Не совсем так. — Если честно, в данный момент Нора находилась на испытательном сроке.
— Это у нее от тебя такой ум, — сказала Ли Энн. — Не хочу обидеть твоего мужа, конечно… — Нелл не стала ей прекословить. Ли Энн потянулась к сумочке и извлекла оттуда блокнот на спирали. — Мне кажется, что подлинной человеческой историей, сутью моей статьи, должна стать твоя реакция на случившееся. Как бы ты ее описала?
— Повторяю в третий раз, Ли Энн: я не понимаю, что случилось.
— Да, но сам факт, что его отпускают, что он невиновен…
— Он виновен. — Нелл сама удивилась, как гневно прозвучали ее слова.
Ли Энн, кивнув, сделала какие-то пометки в своем блокноте.
— Ты это записываешь?
— Чтобы ничего потом не переврать, — объяснила Ли Энн.
— Но я против этого.
— Думаешь, будет лучше, если перевру?
Нелл покачала головой.
— Не в этом дело. Я не хочу, чтобы мои высказывания публиковали в газете. А ты ведь собираешься сделать именно это, я правильно поняла?
Ли Энн улыбнулась.
— Я репортер. И я чую здесь отменную статью.
— Да ну?
— Невиновный мужчина проводит в тюрьме двадцать лет. Вдруг из самого полицейского штаба всплывают реабилитирующие улики. Если это не отменная статья, то я не знаю, где еще ее искать.
— Реабилитирующие улики?… — Нелл запнулась на этом словосочетании. Ей прежде не приходилось употреблять его, но смысл был ясен. — Этого не может быть. Я видела все собственными глазами.
Ручка Ли Энн продолжала чиркать по бумаге, хотя глаза, опять защищенные очками, были прикованы к Нелл.
— Ты имеешь в виду убийство?
— Да. Но я не стану об этом говорить. Очевидно, произошла какая-то ошибка… И мой муж сейчас делает все возможное, чтобы ее исправить.
Ручка Ли Энн замерла в воздухе. Журналистка закрыла блокнот и отложила его в сторону.
— Довольно, — сказала она. — Может, теперь поговорим без микрофона?
Без микрофона?
— Это как?
— Ну, как бы «не для протокола». Никаких цитат, никаких откликов, никакой газетной статьи. Я просто хочу понять, что ты испытываешь.
— Не знаю, — сказала Нелл. Почему бы и нет? Статью не опубликуют, пока она не даст официального разрешения.
— Это бы очень мне помогло, — сказала Ли Энн. — Когда это случилось, я была еще в Атланте. — Она отпила немного из стакана. — М-м-м. — Казалось бы, сущий пустяк, но атмосфера вмиг переменилась, стала более дружеской. — Я забыла: ты тут родилась или откуда-то приехала?
— Родилась я в Далласе, — ответила Нелл. — Но мы переехали сюда, когда мне было лет шесть-семь. Папа устроился на работу в благотворительную клинику.
— Он врач, да?
— Был. Сейчас он на пенсии, живет в Неаполе.
— Правда? А мой — в Сарасоте, с женой номер четыре. Она на пять лет старше.
— Ну, не так уж и плохо.
— Меня, — уточнила Ли Энн.
Нелл, рассмеявшись, сделала глоток лимонада.
— Насколько мне известно, жертвой — изначальной жертвой — был твой парень?
Нелл опустила стакан.
— Да, — ответила она, не совсем понимая, что значит «изначальная жертва».
— Джон Блэнтон, верно?
— Все называли его Джонни.
— Он был местный?
— Из Нового Орлеана, — сказала Нелл. — Мы познакомились в университете Северной Каролины. Он писал там кандидатскую диссертацию.
— По истории искусств, как и ты?
— По геологии, — сказала Нелл. — А я даже степень магистра не получила. Мы провели лето здесь, но я так и не продолжила образование.
— Ты говоришь о том лете, когда произошло убийство?
Нелл кивнула. Мало о чем в жизни она жалела так, как о том, что бросила университет. Об этом сожалении не знал никто, она всегда скрывала это. В конце концов, не так уж это важно по сравнению с тем, что случилось с Джонни.
— А ты никогда не жалеешь? — спросила Ли Энн. — О том, что не вернулась.
— Нет. — И ее впервые осенило (любопытно, почему именно сейчас?), что Джонни очень хотел бы, чтобы она вернулась в Чепел-Хилл и получила-таки диплом.
— Ну, в любом случае, ты устроилась на прекрасную работу, — сказала Ли Энн, словно читая ее
