долларов США, и тогда ваша жизнь превратится в еще больший ад. Только теперь уже дома, в Союзе?
– Понимаю, – улыбнулся он. – Но я не люблю полумеры. Я хочу не три миллиона, а триста.
Малькольм откинулся на спинку кресла, и на его лице появилось выражение, которое появляется на лице человека, у которого в метро вытащили бумажник.
– Я был молод, мистер Флеммер… Амбициозен, честолюбив и… И молод, – немного подумав, президент воткнул сигару в черепаховую пепельницу и размял ее до состояния трухи. – Именно поэтому вы и не видите моего портрета среди великих людей «Хэммет Старс». Мы с Мальковым оформили договор, по условиям которого он выходит на ринг в качестве претендента на пояс чемпиона мира по версии WBC и его агентом становится человек от «Хэммет Старс», а в качестве гарантии выполнения обязательств со стороны «Хэммет Старс» компания перечисляет в марсельский банк на имя Артура Викторовича Малькова, сына русского боксера, три миллиона долларов. Мальков привез с собой отпечатки пальцев шестилетнего Артура, и теперь в банке деньги мог получить лишь человек, предъявивший идентичные отпечатки пальцев. Не назвавшийся Артуром Мальковым и предъявивший свои отпечатки, а отпечатки Артура Малькова. Ведь за это время что- либо могло случиться и с Артуром, правильно? Тогда, выполнив условия договора, деньги смог бы получить отец.
– А к чему были эти манипуляции с дактокарта-ми? – не выдержал Рой. – Я не понял.
– А что тут непонятного? – Президент покусал губу и насмешливо посмотрел на Флеммера. – Мальков сказал: в том случае, если он выйдет на ринг и произойдет нечто непредвиденное, например его смерть, его сын должен быть обеспеченным человеком. Согласитесь, мистер Флемминг, Мальков, выйдя на ринг, свои условия выполнит. Но если он по той или иной причине погибнет, то удовольствие от этого получит лишь публика. Награда ему не достанется, но сын будет обеспеченным человеком… Какое бы он ни носил имя впоследствии – отец предусмотрел и это: Артур, став взрослым, смог бы легко обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. – На секунду остановив взгляд на зяте, Стив Малькольм не выдержал: – Знаете, Флемминг, именно по той причине, что вы не понимаете мысли русского, я категорически против, чтобы Мэри рожала. Русский был верен своей семье безгранично, я убедился в этом через четыре месяца после того, как подписал с ним контракт. Я хотел бы, чтобы вы, Флемминг, любили свою семью так, как любил ее этот русский…
И вот, представьте, спустя два месяца я понял, что еще слишком молод для подобных дел, несмотря на свои тридцать восемь лет. Сразу после подписания контракта Мальков исчез. Я искал информацию о нем в советском Спорткомитете, в федерации бокса СССР, но все было тщетно. Взволнованный таким ходом событий, я направил в Союз одного из наших людей, вхожего в спортивный мир по ту сторону океана. И тут выяснилось следующее…
Малькольм встал и подошел к окну. На фоне вечернего неба Вегаса и миллионов разноцветных огней никогда не спящего города он казался гораздо тучнее, чем был.
– За два месяца до оговоренного в контракте приезда Малькова в Марсель трое подонков убили на улице его жену. Ограбили, сняли украшения и убили. Виктор Мальков ехал в Марсель, зная, что никогда не выйдет на ринг Лас-Вегаса. Остаток жизни он посвятил поиску негодяев и мести. Он разменял свои триста миллионов долларов на четыре месяца мести…
Первого он нашел где-то под Москвой, второго в Сибири. Оставался третий, но найти его он уже не успел. Его арестовали…
– КГБ? – глухим голосом спросил Флеммер.
– Какая разница? КГБ, ФСБ, полиция, милиция… Шестнадцатого августа одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года он был арестован, водворен в тюрьму, а через одиннадцать месяцев казнен. Если верить моей информации, двое убитых были виновны в смерти жены Малькова. Они были забиты насмерть без применения оружия. Руками… Остается лишь догадываться, что случилось бы с Кувалдой Болтоном, если бы Виктор Мальков все-таки вышел против него восьмого января семьдесят девятого года. Но он не вышел…
Флеммер выждал ровно столько времени, сколько нужно было, по его мнению, чтобы изобразить потрясение от услышанного, и осторожно справился:
– Стив, я очень впечатлен твоим рассказом, но я хотел бы уточнить одну мелочь… При чем здесь я?
Малькольм резко развернулся, прошел к столу и так же резко сел в кресло. Оно униженно заскрипело, словно заявляя о том, что уже тысячу раз просило хозяина не падать в него с разбега.
– Сумма в три миллиона долларов, которую я превратил в банковский вклад на имя Артура Малькова, сына Виктора, за четверть века утроилась. На данный момент она составляет что-то около девяти миллионов девятисот тысяч долларов. Если по истечении двадцати пяти лет на именной вклад, оформленный без присутствия лица, в пользу которого вклад осуществляется, это лицо не заявляет своих прав, то, по долбаным французским законам, вклад становится собственностью банка.
Малькольм снова выбрался из кресла. Подошел к стене, где висел портрет отца, поправил его и посмотрел на руки.
– Эту сучку Сондру нужно заставить протирать в кабинете пыль… Мистер Флеммер, сейчас где-то на необъятной территории России живет человек по имени Артур Мальков. Сын выдающегося боксера современности, самого лучшего боксера, самого умного парня, самого заботливого отца из всех, кого я знаю.
Рой, я хочу, чтобы вы нашли мне Артура и убедили его в том, что из девяти миллионов девятисот тысяч долларов, находящихся на счету в марсельском банке, ему принадлежат лишь три.
– За что?! За что три миллиона?.. – не поверил своим ушам Флеммер.
Малькольм вперил в него прожигающий взгляд.
– За то, что его отец любил сына так, как не дано никому. Во всяком случае, мне такие случаи не известны.
– А если, узнав правду, он откажется отдавать деньги? Я бы, например, отказался!
Малькольм посмотрел на зятя взглядом ленивого льва:
– Не сомневаюсь. Но если все-таки Мальков-младший откажется, тогда вам на помощь придет мистер Вайс. Впрочем, я надеюсь, что этот молодой человек не глупее своего отца. С завтрашнего дня начнется обратный отсчет тридцати дней, по истечении которых мои деньги станут собственностью долбаных «петушатников». А с моей стороны было бы очень мило дарить суммы в десять миллионов долларов зажиревшим мсье… Милым я не был никогда. Что еще остается после моего рассказа неясным?
– Черт, Стив!.. – вырвалось у Флеммера. – Тридцать дней. А пораньше нельзя было рассказать этот триллер?
– Можно было бы и пораньше, если бы мне самому пораньше об этом напомнили. – Малькольм вернулся в кресло. – Сегодня утром мне, как человеку, совершившему вклад, пришло из Марсельского банка уведомление о том, что, если в течение тридцати ближайших суток к ним не явится человек с отпечатками пальцев, идентичными тем, что находятся у них, то сумма вклада обращается в пользу банка. А откуда, по- вашему, я мог бы узнать о том, что сумма утроилась?
Глава 2
НЕ СУЙ ЛАПЫ В ОБЩАК!
Лес бушевал. Если бы посмотреть на него с вертолета, то вполне могло показаться, что это склоняется под вечерним ветерком степной ковыль. Перепуганные грибники и ягодники, воспользовавшись минутным затишьем успели уйти до того, как ветер стал срывать с них «москитки», плащи и панамы. Лес опустел практически полностью, и лишь один человек, Мойша, никуда не торопился.
Вообще-то его звали Алеша, однако это имя не могло существовать отдельно от уточняющего существительного. Никто бы не мог поручиться за то, что его звали Мойша. Во-первых, евреев с русыми волосами и голубыми глазами не бывает, во-вторых, в Вереснянске было много евреев, но никто никогда не видел среди них ни одного дурачка. А этот… Мойша и Мойша. Просто Мойша-дурачок. Что бы он ни делал, все шло вразрез с общепринятыми нормами поведения. Вот и сейчас: все из леса ушли, а Мойша, с корзиной, полной красноголовых мухоморов, остался.
Но пребывал он в одиночестве недолго. Через полчаса, после того как затрещал сухостой, в лес въехали
