испугался, увидев сердитые розы, мгновенно расцветшие на ее щеках. — Твой отец делает все правильно, потому что он король, и ты, когда будешь королем, тоже будешь во всем прав. Но Флегг не король, как бы он ни хотел им быть, и ты еще не король, а только маленький мальчик, который не следит за собой».

Она увидела его испуг и улыбнулась. Потом погладила его по голове.

«Успокойся, Питер, — сказала она. — Это мелочь, но и мелочи важны, если ты собираешься стать королем. А сейчас принеси свою грифельную доску».

«Но спать…»

«Подожди немного. Сначала принеси доску».

Питер сбегал за доской. Саша взяла мел и тщательно вывела три буквы.

«Можешь прочитать это?»

Питер кивнул. Он уже знал многие буквы, но мог прочитать всего несколько слов. И это было как раз одно из них.

«БОГ».

«Да, правильно. А теперь напиши его наоборот».

«Наоборот?»

«Вот именно».

Питер своим детским почерком выписал три буквы под четкой надписью матери и очень удивился, увидев еще одно знакомое слово.

«ПЕС![1] Мама, тут написано „пес“!»

«Да, — ее голос был грустен, и это сразу погасило возбуждение Питера. Мать указала на два написанных рядом слова. — В человеке две природы. Никогда не забывай об этом, потому что ты будешь королем, а, король вырастает большим, как дракон после девятой линьки».

«Но отец вовсе не такой большой», — заметил Питер. Роланд действительно был невысоким, да еще и кривоногим. К тому же перед собой он нес солидный живот, налитый пивом и медом.

Саша улыбнулась.

«Король растет невидимо, Питер, как только ему на голову возложат корону на Площади Иглы».

«Да?» — глаза Питера стали большими и круглыми. Он не очень-то понимал, как это связано с салфеткой, но не жалел, что они уклонились от довольно неприятной темы к такой интересной. К тому же он уже решил для себя, что теперь всегда будет пользоваться салфеткой, раз это так важно для его мамы.

«Да. Короли вырастают ужасно большими, поэтому они должны особенно заботиться о том, чтобы не задеть тех, кто меньше их, просто прогуливаясь или усевшись не в том месте. Плохие короли часто делают такое, и, я думаю, даже с хорошими это иногда случается».

«Мама, я не по…»

«Тогда послушай еще. Божьи люди говорят, что наша природа частью от Бога, а частью от Старика с копытами. Знаешь кто такой Старик с копытами?»

«Это дьявол».

«Да. Но большинство плохих людей скорее похожи на псов, чем на дьяволов. Псы добрые, но глупые, как и люди, когда они напьются. Когда псы возбуждены или напуганы, они кусаются; так и люди, когда они возбуждены или напуганы, дерутся. Псы — ручные животные, они слушаются хозяев, но если человек только слушается, это плохой человек. Псы могут быть отважными, но могут и выть от страха в темноте и убегать, поджав хвост. Пес так же лижет руку плохого хозяина, как и хорошего, потому что не знает разницы между хорошим и плохим. Пса тошнит, когда он ест отбросы, но он все равно продолжает их есть».

Она на минуту замолчала, быть может, вспоминая пир — как мужчины и женщины, заливаясь пьяным смехом, кидали друг в друга объедками, иногда отворачиваясь, чтобы стошнить на пол. Роланд делал то же самое, но она знала, что его ей не изменить — даже если он пообещает ей вести себя иначе, он все равно не станет другим человеком.

«Ты понимаешь меня, Питер?»

Мальчик кивнул.

«Тогда скажи, пользуются ли псы салфетками?»

Питер потупился и покачал головой. Разговор оказался не таким приятным, как он подумал сначала. Время было позднее, он устал, и, должно быть, от этого к глазам его подступили слезы. Он изо всех сил старался не дать им прорваться, и ему это удалось. Саша заметила это и порадовалась за него.

«Не плачь об этой салфетке, любовь моя, — сказала Саша. Она встала, с трудом поднимая свой располневший живот — до рождения Томаса оставалось совсем немного. — Твое поведение почти безупречно. Любая мать королевства гордилась бы своим сыном, будь он вполовину так же хорош, как ты. И я горжусь тобой. И говорю тебе все это только потому, что когда-нибудь ты станешь королем, и человеческие жизни будут зависеть от каждого твоего шага и даже от снов, которые тебе приснятся. Они могут не зависеть от того, пользуешься ли ты за столом салфеткой… но могут и зависеть. Иногда они зависят и от меньшего. Поэтому я и прошу: что бы ты ни делал, помни о доброй части своей природы. Это Божья часть. Обещаешь мне помнить о ней?»

«Обещаю, мама».

«Вот и хорошо, — она поцеловала его. — К счастью, я молода и ты молод. Нам еще о многом предстоит поговорить, когда ты подрастешь».

Они так больше ни о чем не поговорили, но Питер не забыл урок: с тех пор он всегда и везде пользовался за едой салфеткой.

И вот Саша умерла.

Но прежде чем она исчезнет из этой истории, необходимо сказать о ней еще кое-что: у нее был кукольный дом. Очень большой и красивый, целый маленький замок. Когда подошло время замужества, Саша старалась выглядеть веселой, но, конечно, ей было жаль покидать свой дом в Западном баронате, где она всех знала, — и еще она немного боялась. Она сказала матери: «Я никогда раньше не выходила замуж и не знаю, понравится ли мне это».

Но из всех воспоминаний детства, с которыми она расставалась, она больше всего жалела о кукольном домике, с каким играла с самых ранних лет.

Роланд, добрый Роланд, как-то узнал об этом и, хотя он тоже волновался (он ведь тоже никогда еще не женился), нашел время приказать Квентину Эллендеру, лучшему мастеру королевства, сделать для его жены новый кукольный дом.

«Я хочу, чтобы это был самый красивый дом, — сказал он Эллендеру. — Чтобы она только раз взглянула на него и навсегда забыла свой старый».

Но если он действительно этого хотел, это было глупо. Никто из нас не забывает любимую игрушку, доставлявшую столько радости в детстве, даже если ее заменила гораздо лучшая. Саша не забыла свой старый кукольный дом, но новый ее восхитил. Он восхитил бы и тебя, если ты не полный идиот. Все, кто видел его, говорили, что это лучшая работа мастера Эллендера, и, должно быть, были правы.

Это был миниатюрный особняк, очень похожий на тот, в котором Саша жила с родителями в Западном баронате. Все предметы, хоть и маленькие, были выполнены так искусно, что могло показаться, что они настоящие… а некоторые и правда работали, как настоящие!

К примеру, плита нагревалась, и на ней можно было готовить еду. Если положить в нее кусочек угля размером не больше ногтя, она горела весь день… и тот, кто попытался бы в это время дотронуться до нее своим неуклюжим пальцем, мог больно обжечься. Там не было раковин и унитазов потому, что в Делейне не слыхивали о таких вещах — но, если действовать осторожно, можно было накачать воду из колонки высотой в полпальца. Там была рабочая комната с прялкой и ткацким станком, и они тоже работали. Клавикорды в гостиной играли, если до ключей дотрагивались зубочисткой и находили верный тон. Те, кто это видел, толковали о чуде и о том, что в этом замешан Флегг. Когда Флегг это слышал, он только улыбался. Он вовсе не участвовал в затее с домом — по правде сказать, он считал ее глупой, — но зачем опровергать то, что