мы и Ивана Антропыча к чертям сковороды лизать послать, а? Как, дядя Митяй, скажешь?

И парень опять подмигнул своему угрюмому собеседнику. Митяй даже привстал со скамьи – так поразило его неожиданное предложение сотоварища. По глазам его, загоревшимся злобным алчным огоньком, было видно, что это предложение пришлось ему по душе и что он далеко не прочь избавиться от Антропыча, для того чтобы воспользоваться его частью.

– А ведь ты дьявол, Сенька! – воскликнул наконец он одобрительно.

Парень самодовольно усмехнулся и многозначительно спросил:

– Так идёт?

– Идёт! – согласился Митяй.

– Стало быть, Антропычу капут?

– Стало быть, так.

На этом разговор оборвался, и молчание воцарилось снова. Оба они, и Митяй, и этот парень, которого звали Сенькой Косарём, принадлежали к разряду самых отчаянных головорезов, ещё недавно промышлявших в волжских разбойничьих шайках и теперь основавшихся в Москве в надежде на хорошую поживу. Кормилица Волга-матушка уже не могла накормить так сытно, как прежде, напоить так пьяно, как в былые времена целые тысячи бродяжного люда, приютившегося на её живописных крутых берегах. Времена Стеньки Разина, казалось, минули безвозвратно. Могучая воля великого Петра заставила встряхнуться и ленивые поволжские города.

Обычные, освящённые веками порядки круто изменились. Особенно в последние годы своего царствования великий преобразователь с обычной энергией принялся за внутреннее благоустройство страны и первым делом обратил внимание на разбойничий промысел, процветавший на Волге. Отдан был строгий приказ по всем воеводствам «переловить разбойных людей со всем тщанием, понеже от неблюдения спокойствия многие непорядки проистекают и разорение мирным гражданам производится. Оный разбойничий люд, предварительно опросив с пристрастием, по заслугам смерти чрез ката предавать, кои же в убойстве не замечены – ссылать в сибирские пригороды в цепях на тяжёлые работы».

Этот приказ заставил воевод, особенно воевод поволжских, приняться за повсеместное искоренение разбойников, и многие сотни их сложили свои буйные головы на площадях под острой секирой ката. Разбойничество встрепенулось, не стало действовать уже так открыто и забралось в дремучие дебри лесов, покинув кормилицу Волгу, где вместо прежних ленивых и неповоротливых стрельцов появились петровские солдаты, в формулярах которых значились победы над шведами.

Митяй и Сенька Косарь испытали все превратности разбойной жизни, побывали и под Астраханью, и на Каспии, жили и на Дону широком, промышляли и в орловских лесах, и всё им как-то не улыбалось счастье, всё им как-то не было удачи, и вот в поисках за счастьем и удачей они и пришли на Москву, рассчитывая, что здесь им не придётся так голодать и холодать, как голодали и холодали до сих пор. В Москве им посчастливилось действительно больше. Собрав вокруг себя несколько человек таких же головорезов, для которых пролить человеческую кровь было так же легко, как осушить чарку водки, Сенька и Митяй принялись обделывать свои делишки, старательно пряча концы в воду и стараясь не попасть в лапы Сыскного приказа.

Отсутствие Антропыча продолжалось уже очень долго. Прошло почти два часа, а ни его, ни князя Барятинского ещё не было.

– Как бы нас старый хрыч не надул! – молвил Сенька, нетерпеливо расхаживая из угла в угол избёнки и прислушиваясь. Но его чуткое ухо не могло уловить ничего, кроме воя разбушевавшегося ветра, с жалобным визгом залетавшего в трубу.

– Ну, вряд ли надует, – отозвался Митяй.

– Ещё как надует-то!

– Да ему без нас не управиться.

– Известно, не управиться! – отозвалась Аниська. – Ишь, он какой дохлый! Коли князёк-то молодой, так он его так кокнет, что от Антропыча-то, пожалуй, мокренько останется!

– Ну ты, баба, – пренебрежительно крикнул Сенька, – чего не в своё дело встреваешь! Да и чего вы здесь путаетесь-то? Митяй, вели-ка им идти дрыхнуть!

Митяй бросил сумрачный взгляд в сторону баб и махнул рукой.

– Ступайте! – сказал он.

– Да мы ничего, Митрий Степаныч! – воскликнула баба постарше, – мы вам не помешаем. Нам только князька поглядеть хотца.

– Сказано, дрыхнуть ступай, – ну и иди! – сурово заметил Митяй. – Нечего околачиваться-то!

И он кинул на баб сердитый взгляд.

Аниська хотела было заговорить, но её сотоварка одёрнула её, и они торопливо ушли за печку. А через минуту оттуда послышался сдержанный шёпот и хихиканье.

Сенька подошёл к окну, спустил оконницу и высунул голову наружу. Резкий порыв ветра ворвался в окно и так колыхнул пламя лучины, что она чуть не потухла, а по полу бешено запрыгали тени, то вытягиваясь до потолка, то сжимаясь.

– Ничего не слыхать, – сказал Сенька, отходя от окна.

– Погодь малость! – заметил Митяй. – Чай, сейчас и пожалуют.

– Здесь прикончим? – спросил Сенька.