— Понимаю, — неодобрительно обронил капитан.

— Я проснулся в скверике перед ее подъездом. Была уже глубокая ночь. Я сидел в какой-то песочнице, совершенно разбитый и, простите за подробность, с заблеванными ботинками. Но я все равно хотел выяснить все до конца.

Рюмин развел руками — ну конечно! А как же иначе?

— Я поднялся в квартиру. Дверь была незаперта. Я вошел и увидел… — Михаил сделал глотательное движение и оглядел кабинет в поисках воды.

Рюмин достал из сейфа поллитровую бутылочку негазированной «Бонаквы» и протянул Рудакову.

— Спасибо! — поблагодарил Михаил. Сделал несколько торопливых глотков, утер губы ладонью. — Я увидел… ее. Она была еще теплой, и ее кровь, дымясь, остывала у меня на руках. Это было ужасно. Если бы у меня оставались силы, я бы кричал. Но сил не нашлось. Помню, я поплелся в ванную и хорошенько забил ноздри. Не знаю, почему, но я всегда это делаю перед зеркалом. Наверное, в этом есть элемент глупой бравады и… стыда, что ли? Я по привычке выдавил собственному отражению левый глаз и только тут заметил, что все руки у меня в крови. Я умылся. Сделал все тщательно, чтобы не оставлять следов, а про отпечаток на зеркале… — Рудаков пожал плечами. — Просто забыл. Вот и все.

— Больше ничего? — строго спросил Рюмин. Рудаков покачал головой.

— Ничего.

— Ладно.

Рюмин снова открыл сейф, и Михаил с замиранием ждал, что же он оттуда достанет на этот раз. Наручники? Кандалы?

Капитан достал вещи Рудакова и положил на стол.

— Вы свободны, Михаил Наумович. Можете идти.

Рудаков почувствовал, как стул под ним закачался, и все вокруг поплыло.

— Вы меня отпускаете?

— Да. Теперь, когда я получил объяснение, не вижу необходимости держать вас под стражей.

Рудаков был обескуражен. Он вскочил со стула, потом снова сел. Все разрешилось — так легко и просто, а он не знал, радоваться ему или возмущаться.

— Вот так? Все? — голос его стал постепенно обретать былую грозность.

— Да. — Рюмин помолчал и потом произнес, отчеканивая каждое слово. — Сегодня ночью была убита еще одна девушка. Точно так же, как Ингрид. Светлана Данилова, может, знаете?

Рудаков, потрясенный этим известием, ошарашенно помотал головой.

— Нет.

— Я так и думал, — сказал Рюмин. — У жертв нет ничего общего, кроме способа убийства. И, соответственно, — убийцы. Так что — я обеспечил вам железное алиби, заперев в камеру.

Лицо Рудакова покрылось красными пятнами. Он вскочил и, брызгая слюной, воскликнул:

— Вы хотите, чтобы я был вам за это благодарен?

— Почему бы и нет? — философски изрек Рюмин.

— Ваши наглость и тупость переходят все границы! — заявил Михаил. — Мне рекомендовали вас как настоящего профессионала, способного распутать самое сложное дело. Но если вы — самый лучший, что же тогда говорить об остальных?

Рудаков одернул пиджак и направился к выходу.

— У вас будут большие неприятности, капитан!

— Одну минуточку! — остановил его Рюмин. — Вы кое-что забыли!

Он достал из ящика стола компакт-диск и протянул Рудакову.

— Что это? — спросил Михаил.

— Да так, — беззаботно ответил Рюмин. — Нашел под юбками у «Голубых танцовщиц».

Рудаков опешил. Он застыл на пороге, не зная, что сказать.

— Возьмите, может, еще понадобится. У меня есть копия.

Михаил вернулся к столу и схватил диск.

— Вы понимаете, чем это вам грозит?

— Ничем, — спокойно ответил Рюмин. — А вот у вас, действительно, могут быть большие неприятности — если не перестанете меня пугать.

Рудаков в задумчивости пожевал губами.

— А я тебя недооценил, капитан, — сказал он, но уже без прежней злости. И даже неожиданный переход на «ты» свидетельствовал не о пренебрежении, а, скорее, о признании Рюмина равным.

— Ничего страшного. Я привык.

Рудаков почесал низкий бугристый лоб.

— Да, кстати… Может, тебе это пригодится… Не знаю. Перед тем, как подняться к Ингрид, я видел мужчину, выходившего из подъезда.

Рюмин сразу насторожился. От былого спокойствия и благодушия не осталось и следа.

— Какого мужчину? Вы можете его описать?

— Ну… Высокий такой. Мощный. Размер — XL.

— Это сколько?

— Пятьдесят второй, рост — сто восемьдесят пять.

— А лицо?

— Лицо? — Рудаков скривился. — Дело в том, что я их почти не запоминаю. Лицо можно сделать каким угодно — любой стилист подтвердит. Поэтому я не смотрел на лицо.

— Какие-нибудь особые приметы? — настаивал Рюмин.

— Естественно! Но я не уверен, что это поможет, — с сомнением произнес Рудаков.

— И все-таки?

— У него были английские коричневые ботинки. John Lobb, прошлогодняя коллекция.

— John Lobb? — переспросил Рюмин. — Вы что, видели этикетку?

Рудаков недовольно закатил глаза.

— Зачем мне этикетка? Я вижу контур. John Lobb — это одно, а, скажем, Gucci, J.M. Weston или Church's — совершенно другое.

Рюмин озадаченно почесал в затылке. Подобных названий он никогда не слышал и вообще разбирался в дорогой обуви примерно как монах в женском белье.

— А еще что-нибудь? — спросил он, надеясь услышать нечто вразумительное.

— Костюм! Итальянский свободный крой, шелк пополам с шерстью Super 180, «неаполитанское плечо»…

— Какое плечо? — перебил Рюмин.

— Господи, какой же ты темный! — возмутился Рудаков. — Мягкое неаполитанское плечо, оно слегка вздернуто в месте крепления рукава — это подчеркивает качество ручной работы.

— Так бы сразу и сказали.

— Высокая и узкая пройма, узкий рукав. Судя по линиям — Uomo collezioni. Да! — Михаил значительно воздел указательный палец. — И рубашка — от Brioni. Тоненькие полосочки, английский ворот, — ну, словом, понятно.

— Проще говоря, он был одет очень дорого? — перевел капитан на доступный язык.

— Примерно тысяч на пять долларов, — подтвердил Рудаков. — И машина у него