какой-нибудь поезд и уехать туда, где их никто не знает. Хасинта представляла, каков мир за оградой особняка Алдайя, а потому, содрогаясь отговаривала девушку от опрометчивого шага. Пенелопа по натуре была покорной, и страх на лице Хасинты заставлял ее отказываться от этих мыслей. С Хулианом все было иначе.

Той последней школьной весной Хулиан с тревогой заметил, что его мать и дон Рикардо Алдайя тайком встречаются. Вначале он боялся, что магнат считает Софи достойным дополнением к своей коллекции, но вскоре понял, что встречи в кафе носят характер совершенно формальный и сводятся к разговорам, и только. Софи встречалась с ним тайком. Когда Хулиан решился спросить у дона Рикардо напрямую, что происходит между ним и его матерью, тот рассмеялся.

— От тебя ничего не скроешь, а, Хулиан? Я как раз собирался поговорить с тобой об этом. Мы с твоей матерью обсуждаем твое будущее. Она пришла ко мне несколько недель назад, очень беспокоилась, что отец хочет отправить тебя на следующий год в армию. Она, разумеется, желает тебе добра и пришла ко мне, надеясь, что вдвоем нам удастся что-то сделать. Не волнуйся, слово Рикардо Алдайя: ты не будешь пушечным мясом. У нас с твоей матерью большие планы на тебя. Доверься нам.

Хулиан хотел бы ему верить, но дон Рикардо мог внушить что угодно, но только не доверие. Микель Молинер был согласен с ним.

— Если ты хочешь бежать с Пенелопой — Боже правый! — тебе нужны деньги.

Денег-то у Хулиана и не было.

— Ничего, — сказал Микель, — для этого существуют состоятельные друзья.

Итак, Микель с Хулианом стали планировать побег влюбленных. Бежать, по мнению Молинера, надо было в Париж; Микель полагал, что для умирающего с голоду представителя богемы лучшей декорации, чем Париж, не придумаешь. Пенелопа немного говорила по-французски, а для Хулиана, стараниями матери, французский был вторым родным языком.

— Кроме того, Париж достаточно велик, чтобы затеряться, но достаточно тесен, чтобы не упустить своего.

В распоряжении Микеля была небольшая сумма, составленная из денег, которые он откладывал годами, и того, что ему удалось выпросить у отца под самыми фантастическими предлогами. Отец, конечно, даже не догадывался, на что в действительности пойдут деньги.

— Как только вы сядете в поезд, я стану нем как могила.

В тот же вечер, отшлифовав с Молинером все детали побега, Хулиан пришел в дом на проспекте Тибидабо, чтобы рассказать свой план Пенелопе.

— Ты не должна никому говорить о том, что я тебе скажу. Никому. Даже Хасинте, — начал он.

Девушка завороженно слушала его. План Молинера был безупречен. Микель закажет билеты на выдуманное имя и наймет какого-нибудь незнакомца, чтобы тот забрал их из кассы. Если полиции повезет, и они выйдут на этого незнакомца, он сможет описать только человека, не похожего на Хулиана. Хулиан с Пенелопой встретятся в поезде, никаких ожиданий на перроне, где их могут заметить. Побег состоится в воскресенье, в полдень. Хулиан доберется до Французского вокзала, где его будет ждать Микель с билетами и деньгами.

Самая сложная часть плана доставалась Пенелопе: надо было обманом заставить Хасинту под выдуманным предлогом увести ее с одиннадцатичасовой мессы домой. По дороге Пенелопа попросит отпустить ее ненадолго к Хулиану, пообещает вернуться раньше всех, а сама побежит на вокзал. Оба знали, что Хасинта не даст им убежать, если узнает правду. Слишком она их любила.

— План просто идеальный, Микель, — сказал тогда Хулиан другу.

Тот грустно кивнул:

— Кроме одной детали. Уехав навсегда, вы многим причините страдания.

Хулиан согласился, думая о матери и Хасинте. Ему в голову не пришло, что Микель Молинер говорил о себе.

Труднее всего было убедить Пенелопу, что нельзя ничего рассказывать Хасинте. Правду знал только Микель. Поезд отправлялся в час дня, и к тому моменту, когда отсутствие Пенелопы было бы замечено, они должны были пересечь границу. В Париже они сразу устроятся в гостинице под выдуманными именами, как муж и жена, и пошлют Микелю Молинеру письмо для родных, в котором признаются в своих чувствах, скажут, что у них все в порядке, что они их любят, объявят о том, что намерены обвенчаться в церкви, и попросят о прощении и понимании. Микель Молинер положит письмо в другой конверт, на котором не будет парижского почтового штемпеля, и отправит его из какого-нибудь городка поблизости.

— Когда? — спросила Пенелопа.

— Через шесть дней, — ответил Хулиан. — В это воскресенье.

Микель Молинер настаивал, что им нельзя встречаться до самого побега, чтобы никто ничего не заподозрил. Как только они обо всем условятся, они должны перестать видеться, пока не окажутся в поезде, мчащем их в Париж. Шесть дней не видеть ее, не прикасаться к ней — Хулиану это представлялось вечностью. Они запечатали свой пакт, свой секретный брачный договор крепким поцелуем.

После этого Хулиан завел Пенелопу в комнату Хасинты на третьем этаже, где не бывал никто, кроме прислуги, и где, как казалось Хулиану, они ничем не рисковали. Молча, сгорая от желания, они сбросили одежду: даже не сбросили, а содрали ее с себя, оставляя на коже царапины. Они словно пытались выучить тела друг друга наизусть, утопив шесть дней предстоящей разлуки в поту и слюне. Хулиан вошел в нее яростно, рывками словно припечатывая ее тело в пол. Пенелопа принимала его с открытыми глазами, обхватив ногами его поясницу, жадно приоткрыв рот. В ее взгляде не было ничего от детской робости, а горячее тело требовало все новых ласк. После, все еще сжимая ее в объятиях, не в силах оторваться от белоснежной груди, Хулиан вспомнил, что пора прощаться. Но едва он успел приподняться, как дверь комнаты медленно отворилась, и на пороге возник женский силуэт. На секунду у Хулиана мелькнула надежда, что это Хасинта, но… Это была сеньора Алдайя. Она ошеломленно смотрела на любовников со смесью изумления и отвращения, потом выдавила:

— Где Хасинта?

Не дождавшись ответа, сеньора Алдайя повернулась и молча исчезла. Пенелопа корчилась на полу в беззвучных рыданиях, а Хулиан явственно ощущал, как рушится мир вокруг него.

— Хулиан, уходи. Уходи, пока нет отца.

— Но…

— Уходи.

Он кивнул:

— Что бы ни случилось, я жду тебя в воскресенье в поезде.