– Не бойся, я с тобой.

Но то, о чем Лиза могла бы рассказать, было смутно, жутко. Стоило начать, он с криком бросился бы прочь. Как рассказать о кошмарном видении, терзающем ее? Об огромном черном черве, который пожирает ее внутренности? О том, что боится собственных мыслей: если позволит себе хоть раз, хоть на секунду допустить, что не выкарабкается, – ненасытный червь возьмется за свою черную работу с удвоенной силой? Разве признаешься, что уже не раз представляла себе, как набьет камнями карманы и на манер Вирджинии Вулф прыгнет с моста Джорджа Вашингтона? Если только почувствует, что стремительно и неотвратимо, как когда-то ее мама, движется навстречу смерти… Лучше уж молчать, часто это требует силы. Когда умерла мать, Лиза держалась так стойко, была такой «хорошей» (по выражению отца и теток), что родственники со спокойной душой переложили на ее плечи все: телефонные звонки и приглашения на похороны дальних родственников, пригляд за младшими братьями и сестрами во время поминок. Поначалу взрослые еще сомневались, но Лиза уверила их, что с ней все в порядке. Ее поведение это подтвердило. Лиза поразительная девушка, сказали они.

Конечно, по временам и она расклеивалась. Через месяц после смерти матери, делая покупки в бакалейной лавке, она заметила на прилавке свежие летние фрукты и овощи: клубнику, черешню, молодую спаржу. Сердце сжалось от боли – мама ничего этого уже не увидит. Лето со всеми его удовольствиями пройдет без нее. И остальные времена года тоже наступят и пройдут без мамы, которая не делала ничего, только нюхала розы. К собственному удивлению, Лиза разрыдалась прямо там, в бакалейной лавке. Пришлось убежать на стоянку и прятаться в машине, пока не высохли слезы и не поутихла подступившая боль.

– Лиза, – вдруг сказал Томми, – я все знаю.

Она оцепенела:

– Не понимаю, о чем ты.

– Нет, понимаешь. Утром, когда ты была в душе, звонили из больницы, спрашивали о сроках операции.

Кровь прилила к лицу. Ей показалось, что она уже стоит на перилах моста. В эту минуту она готова была рассказать ему все. Все, о чем поведала доктор Кауфман и что было на сердце у нее самой. Пусть узнает о сканировании, которое показало пятно у нее в печени, об операции, назначенной на следующий месяц, о печальной статистике, которую она нашла в Интернете, когда он был на работе, а дети в школе. Да, конечно, рано или поздно Томми узнает все, но пока, может быть, достаточно и части? Крошечной части, такой же незначительной, какой окажется (она надеялась) пятнышко на печени.

– Ты поднимаешь шум из ничего, – холодно заявила она.

– Лиза! – Он побагровел и говорил почти сердито. – Ради всего святого! Почему ты не хочешь поделиться со мной?

– А почему ты не даешь мне справиться с этим самостоятельно? – огрызнулась она. – Тебя вполне устраивало, когда я в одиночку занималась нашей свадьбой, управлялась со всеми прелестями беременности, вставала по ночам к детям. Почему сейчас ты не предоставишь все мне?

Томми возвел глаза к небесам, поднял руки, словно обращаясь к Богу, и беспомощно уронил их.

– Я люблю тебя, – тихо, но с нажимом сказал он, глядя прямо ей в глаза. – Другого объяснения у меня нет. Я люблю тебя.

– Я отлично знаю, что это значит. – Надо говорить жестко.

Если хоть на миг ослабить защиту – она разревется.

– Это значит, что ты любишь энергичную блондинку, мать твоих детей, которая играет в теннис и смешивает коктейли для сотни гостей. Ты ее любишь, а не проклятую раковую больную.

Это должно заставить его замолчать. Так и есть. Выходит, все правда. И кто может его обвинить? Такой она и сама себя не любит.

Но Томми заговорил снова. Как киночудовище, которого ничем не остановить. Таких она видала в «ужастиках», к которым пристрастилась в последнее время. Особенно когда бывала сыта по горло медицинскими сайтами и бразильскими сериалами.

– Позволь мне помочь тебе, Лиза.

– Хорошо. Желаешь помочь? Тогда вот что: наш следующий «ужин мамаш» я хочу устроить здесь, у нас. С блюдами по моим любимым рецептам, на нашей лучшей посуде. Чтобы дым столбом! Твоя задача – сделать кое-какие покупки и взять на себя детей, пока я буду возиться на кухне.

Он медленно кивнул:

– Конечно. Я все сделаю.

– А в назначенный день куда-нибудь уведешь детей, чтобы не мешать нам.

– Да, конечно.

Он кивал, соглашаясь, но как-то нетерпеливо, словно хотел сказать: это все ерунда, где настоящее?

– И вот еще: то, что, как тебе кажется, ты знаешь обо мне и о так называемой проблеме с моим здоровьем… Ты ни словом не обмолвишься об этом. Никому. Даже Анне, Дейдре или Джульетте. Понял?

По глазам видно – это ему совсем не нравится. Но после короткой паузы Томми снова едва заметно кивнул. Механически, будто робот.