вдруг захохотал он, довольный каламбуром. — Да в Сибирь, в Сибирь попрут! По российским- то заводам давно безработица, там городского рабочего хоть отбавляй, а придет хлебороб сиволапый — на него ж мастеровщина сама волком смотрит. Тоже конкуренция, — зло усмехнулся он. — Вот они и поедут по гладенькой дорожке, сдобные калачи с берез обрывать. А тут уж ваша забота принять дорогих гостей… — оглянувшись, закончил он свою речь.

Конечно, рабочие будут, Роман Захарович, — согласился Василев. — Верно говорите. А вот конкуренция в промышленности, пожалуй, всерьез заставит сухарики есть. Ведь черт ее возьми, слюду эту, по совести говоря — дело новое и вообще вряд ли много на ней заработаешь. Зря я на нее тогда позарился. Так нет, и то из Тайшета пробрался дьявол какой-то и рядом жилу остолбил. А жила богаче моей. На днях Маннберг заезжал, рассказывал, что и на Белогорье поисковая партия пойдет. За золотом. И сядешь со своим Монкресом. Кругом поджимают, дышать не дают. Я…

У меня же еще другое беспокойство, — не дождался конца его речи Баранов. — По этим чертовым путям, по рельсам, теперь какая только шпана не поедет! Убийцы, мазурики, побирашки, а что хуже всего — нигилисты, революционеры. Ты посмотри, что в России уже творится!' У нас было только раз — листовку на забор прилепили. И ничего еще особенного в той листовке не было. А в Питере, рассказывают, по заводам какие прокламации разбрасывают! Каких в них мерзостей там не нагорожено! А главное — в конце все время пишут вот этакими буквами: «Самодержавие долой!» Долой! Ты понимаешь: долой! Вот она, мастеровщина!..

Ссылать надо больше. В руду их. К тачкам. Смертью казнить, — шмыгнул носом Федоров и полез в карман за платком.

Либеральничают с ними, — в тон ему фыркнул Баранов. — Мода пошла: все гуманные идеи проводят.

А кому это нужно? Тут надо не то, надо кнут и железные цепи. Запугать, запугать надо. Лаской здесь не возьмешь: они ласку за трусость, за слабость считают.

Ласки, положим, особой не заметно, — усмехнулся Иван Максимович.

Раз подряд не казним, значит, милуем. Середины в таких' делах не бывает. Верно я говорю, Лука?

Уклонюсь отвечать, — шумно вздохнул Федоров.—

Все ваши разговоры сбоку прошли. Ранее об этих вещах не говорили. Знали свое: торговые дела.

Такое время настало, Лука, — разъяснил Иван Максимович, — кто не поймет, тот и бит будет.

Господи!

Ты вот говоришь, железная дорога тебе не помешала?

Вроде нет, — неуверенно ответил Федоров и оглянулся назад. — А господь ее знает, теперь кругом подвохи.

Так будь покоен, дойдет и до тебя очередь.

Вот-вот, сперва разоришься, в трубу дымом вылетишь, а там, гляди, и кишки мастеровщина выпустит, — полоснул его пальцем по животу Баранов.

Что же мне делать? — в страхе зашептал Федоров. — Запугали вы меня до смерти, право, запугали.

Сопротивляться надо, Лука, вот что, — наставительно произнес Баранов.

Да кому же сопротивляться, Роман Захарович?

Всему новому.

Новым людям в особенности, — добавил Василев. — А ты что делаешь?

— А что? Ничего я не делаю.

Что? На Бирюсу изыскательская партия идет. Кто ей обоз, снасти снаряжает? Ты, Лука. Ты. А зачем? Думаешь заработать? Рубишь сук, Лука, на котором сидишь. Кто бирюсинскими рудами заинтересован? Я. Так если ты мне ногу подставишь, думаешь, я тебе спущу?

Господи, какую ногу? — растерялся Лука. — Нет никакой ноги. Ну я не дам коней — даст другой.

А если и другой не даст? И все так?

Да где ж среди нашего брата это видано? Слава богу, мы не голытьба какая, каждый сам за себя постоит.

Ну, а кто не устоит, того съедят. Ты это тоже запомни, Лука.

— Иван Максимович, — окончательно заробев, развел руками Федоров, — страсти одни только и слышу от вас сегодня. Скажите мне, ради господа: я-то здесь при чем? Хотя бы и с вашими бирюсинскими рудами. Сами говорите — на слюде обожглись, а уже опять про руды думаете. В одни руки целый свет вам все равно не забрать. Вот крест святой, не дам я лошадей, в убытке останусь, а все равно пойдет на Бирюсу партия.

Пойдет не пойдет, а у меня мужики по тайге уже ходят. Найдут — там будет видно, стану я ее разрабатывать или нет. А остолбить остолблю. Не за кем другим, а за мной руда закрепится. На будущее. Понял?

Что же тебе еще хочется?

Тянуть надо, Лука, тянуть. Время выигрывать.

Эк ты! Иван Максимович! Так бы и раньше сказал. Просто. Сборы задержать? Да господи! Пожалуйста! Ну на сколько оттянуть? На неделю? На две?

И не только это. Есть и другое дело. Слыхать, в наш уезд тысяч пять переселенцев прибывает. Верно это, Роман Захарович? Вам лучше знать.

Верно, — подтвердил Баранов. — Из Псковской, из Смоленской губернии едут. Там нынче опять голод, страшное дело.

Вот видишь. Надо и здесь подготовиться. Земли им казенные нарезаны…

К слову сказать, самая дрянь: болота, листвяки да низины супесные, — перебил Баранов.

…и надо сделать так, чтобы им развернуться негде было. Пусть на земле сидят, едят ее да пни выдергивают на доброе здоровье. А с земли их никуда пускать нельзя. Ни в торговлю, ни в промыслы. Понял?

Чего не понять? Знаю. Этот народ самый вредный, на все дошлый. Ему попробуй дай ходу — сам жизни будешь не рад. Только надо будет, Иван Максимович, и с другими потолковать. Один в поле не воин.

А! Вот когда тебя проняло! Потолкуй! Потолкуй с мужиками богатыми, — есть у вас в Уку зажиточные люди, — разъясни, как встречать гостей. И в Рубахиной и в Солонцах есть дружки у тебя.

Есть всюду, Иван Максимович, — согласился Федоров, — где дружки, а где и кровь своя. Черных, староста в Рубахиной, сватом приходится, в Солонцах шуряк мой живет. Могу соответствовать.

— Да, так надо сделать, Лука, чтобы не один или два

человека, а все села старожильческие зубы на них ощерили.

— Весь народ подбить, выходит.

— Именно. И не тянуть — это главное.

— Поезжу по селам, Иван Максимович, — горестно

придыхая, сказал Федоров, — надо так надо. Дела такие мне понятно делать как: ты — куму, кум — куме, кума — кумушкам. Быстро облетит.

Да, принимать меры необходимо заранее. Пропустишь время, потом не выправишь, — расстегивая ворот рубахи и обмахивая грудь клетчатым платком, заговорил Баранов. — Вам, купечеству, все же легче — каждый сам за себя, а у меня еще забота и о порядках в городе. Воровство развелось, кутежи, драки, женщин насилуют. Рапорт пригплось подать