Под моими опустившимися веками тут же началась настоящая метель, только вместо снежных хлопьев передо мною кружили женские лица.

Как ни странно, это были исключительно пожилые лица. Моя бабушка, единственное существо в мире, на чей счет я в первые годы своей жизни был совершенно уверен: она будет любить меня, что бы я ни натворил. Ее подружки, такие же седые, хрупкие и трогательные, как она сама, — к любой из них я мог прийти со своими смешными детскими проблемами (разбитой коленкой, поломанной игрушкой, оторвавшейся пуговицей) и получить сочувственную улыбку и практическую помощь вместо равнодушного выговора, который светил мне дома. Кругленькая, маленькая, на удивление порывистая библиотекарша, которая всегда придерживала для меня самые интересные книжки. Моя школьная учительница математики — она почему-то вбила себе в голову, что я очень способный, но ленивый, и возилась со мной после уроков, пытаясь заинтриговать таблицей простых чисел. А однажды мы с ней вместе соорудили ленту Мёбиуса, которая чуть не свела меня с ума, когда я понял, ЧТО это такое. Мне пришлось старательно делать домашние задания в течение двух лет, пока она не ушла на пенсию: на отметки мне было плевать, но я боялся разбить ее сердце. Моя первая квартирная хозяйка, сутулая, коротко стриженая, с вечной папиросой в зубах и манерами героини гражданской войны. При первой встрече она меня почти напугала, а неделю спустя вдруг, ни с того ни с сего, привезла мне старенький радиоприемник. Я только-только поселился один и с удивлением выяснил, что темнота и особенно тишина одиноких ночей взвинчивают нервы до предела, но, разумеется, не рассказывал ей о своих мучениях — с какой бы это стати? И тут такой подарок. Под джазовые мелодии и неразборчивые голоса дикторов я засыпал как младенец. И другая квартирная хозяйка, обладавшая колоритной внешностью бабы-яги и добрым сердцем сказочной феи. Раз в неделю, а то и чаще она привозила мне баночку, тускло светившуюся изнутри сладким, темно-красным янтарем вишневого варенья, — именно то, что требуется молодому человеку, чей месячный заработок почти целиком уходит на оплату жилья, а остатки прокучиваются с пугающей здравомыслящих людей скоростью. Великолепная леди Сотофа Ханемер, могущественная ведьма с манерами любящей бабушки. Неунывающая и практичная кеттарийская старушка, охотно приютившая нас с сэром Шурфом за не слишком скромную плату. И, наконец, наша гостеприимная хозяйка, которая, по утверждению Мелифаро, была очаровательной юной леди, а мне показалась идеальной кандидатурой на роль симпатичной бабы-яги…

Внезапно, как это часто бывает во сне, все кусочки мозаики сложились в цельную картину; открытие подействовало на меня как удар электрического тока, так что я не просто проснулся, но подскочил на своем жестком ложе как укушенный, умудрившись стукнуться лбом, обоими локтями и коленом в придачу — впрочем, в поезде это не так уж и сложно. Хорошо хоть «эврика» не заорал, а то перепугал бы насмерть беднягу Мелифаро — он и так жалобно постанывал во сне, не знаю уж, что за видения его там преследовали.

Я почти сразу успокоился, с головой укрылся уютным колючим одеялом и беззвучно рассмеялся от облегчения. Как же все просто, оказывается! В глубине души я всегда доверял пожилым женщинам больше, чем молодым. И, конечно, больше, чем мужчинам. Так уж складывалась моя жизнь — какие бы проблемы ни возникали у меня с окружающими, всегда непременно находились добрые бабушки, которые совершенно бескорыстно брались меня опекать.

Ну а счастливчик Мелифаро, очевидно, был стабильно удачлив в любви, так что по-настоящему расслабиться мог только в обществе юной красавицы. Он из них всегда веревки вил, я полагаю… Существо, которое показалось мне глубокой старухой, а Мелифаро — юной красоткой, было очередным наваждением и, как всякое наваждение, вряд ли стесняло себя наличием одной-единственной и по-своему неповторимой внешности. Оно выглядело в полном соответствии с нашими тайными, неосознанными ожиданиями.

Очевидно, согласно какому-то неведомому расписанию, нам в тот момент полагалась приятная остановка в безопасном месте — вот каждый из нас и получил то, что соответствовало его глубинным представлениям о безопасности. Я оказался на «бабушкиной кухне», а Мелифаро — в гостях у миловидной барышни, которая с первого взгляда оценила его привлекательность и не стала пренебрегать возможностью более близкого знакомства.

«Ну вот, — мрачно сказал я себе, — теперь все более-менее понятно, правда? Эта реальность пластична. Но ведь то же самое можно сказать о любой другой реальности. Здесь, в Лабиринте, пластичность очевиднее, она сразу бросается в глаза — только и всего. Мир будет таким, каким ты намерен его увидеть. И кому от этого легче, дружок? Это великое открытие поможет тебе найти Гурига? Или — подумать страшно! — вернуться домой? Сомневаюсь что-то… Твои дурацкие желания хоть когда-нибудь подчинялись твоей воле? Вот то-то и оно».

Крыть было нечем. Слишком уж хорошо я себя знаю, а близкое знакомство с собой, любимым, мало кого может оставить оптимистом. И все же этой ночью, в темном купе поезда, несущегося неизвестно откуда неизвестно куда, «из пункта А в пункт В», как в школьном задачнике, ко мне вернулась счастливая способность доверять добрым предчувствиям. Я уже почти знал, что выход из Лабиринта Мёнина существует, и даже у молодых и неопытных болванов вроде нас с Мелифаро есть шанс его обнаружить.