— Это как раз дело поправимое. Дам тебе одну уандукскую пилюлю, называется «Услада покинутого». Вот ты глядишь на меня с недоумением, а любой нормальный человек под столом от хохота валялся бы, услышав это название. Я сам валялся, когда знакомый купец привез мне в подарок коробку этого добра.

— А что смешного в этом названии? Обычно я теоретически понимаю, почему людей веселят те или иные вещи, хоть и не смеюсь сам. Но сейчас мне действительно непонятно.

— Ну как же! Название отсылает нас к знаменитой уандукской любовной магии, ради практического изучения которой в прежние времена, я имею в виду до войны, все столичные студенты проводили каникулы в Кумоне или Капутте. Соль в том, что пилюли действительно из арсенала уандукских любовников. Их принимают, когда хотят не просто смягчить горечь разлуки, но и освободиться от влияния неверного возлюбленного. Я хочу сказать, когда люди долгое время проводят вместе, они перенимают вкусы и привычки друг друга, а расставшись, бывают рады избавиться от этих приобретений, да не выходит, слишком уж все перепутано и переплетено. А курс пилюль позволяет мгновенно развязать этот узел. Хлоп — и как не было ничего! Память, конечно, хранит лица, имена и события, но не более того.

— Очень интересно, — сказал я. — И, не сомневаюсь, чрезвычайно полезно в некоторых житейских ситуациях. Но мне-то зачем? Я дорожу нашей дружбой, но вряд ли стану страдать, если нам придется расстаться на год или даже больше, а я по-прежнему буду курить ваш любимый сорт табака, к которому успел пристраститься.

— Да погоди ты, — отмахнулся Чиффа. — Твое согласие поохотиться на Лойсо совершенно не отменяет необходимости слушать не перебивая, когда я рассказываю важные вещи.

— Да, действительно, — согласился я. — Прошу прощения. И все же…

— И все же, дай мне закончить. Я как раз собирался сказать, что многие, если не все заморские зелья изменяют свойства, попав к нам, в Сердце Мира. И «Услада покинутого» становится у нас превосходным способом не только избавиться от влияния неверного возлюбленного, но и скрыть свою связь от тех, кого это не касается. Одна пилюля — и, с точки зрения самого проницательного колдуна, ты будешь выглядеть, пахнуть и вести себя как человек, последние несколько лет просидевший взаперти, в полном одиночестве. Очень удобно. И что прекрасно — кажется, никто, кроме меня, об этих свойствах зелья пока не прознал. Потому что только мои приятели делают мне столь нелепые подарки. А так-то «Усладу покинутого» даже на Сумеречном рынке не отыщешь, спроса на нее нет, чем-чем, а переизбытком чувствительности угуландцы никогда не страдали. Так что сожрешь пилюлю, и, думаю, даже Лойсо ничего не учует. Ему в голову не придет, что мы с тобой знакомы. В любом случае других идей у меня нет. Твоя способность к концентрации поразительна, но, боюсь, даже ты не сумеешь одним волевым усилием вычеркнуть меня из собственного опыта.

Он замолчал, я кивнул, давая понять, что готов слушать дальше.

— После того как мы расстанемся, ты вернешься в Ехо и продолжишь разыгрывать партию Безумного Рыбника, как делал все эти годы. С одной поправкой: ты начнешь вполне настоящую, серьезную охоту на адептов ордена Водяной Вороны. Убей, кого сможешь, да хоть парочку послушников, все равно, лишь бы твой повышенный интерес к людям Лойсо стал очевиден. Делай что хочешь, только Перчатки Смерти не надевай. Но ты, хвала магистрам, и без них кое-что можешь.

Я снова кивнул. Кое-что, несомненно, могу. Никаких возражений.

— Одновременно постарайся как-то достать Лойсо. Я почти уверен, ты сможешь вступить с ним в безмолвный диалог. У меня, скажу сразу, не получается. Но ты в этом деле давно меня превзошел. По крайней мере, ты способен пробиться ко мне через любую защиту, а я к тебе — лишь в те моменты, когда ты не слишком увлечен чтением.

— Это было всего один раз, — напомнил я.

— Ничего, впечатлений мне хватило надолго. Думаю, с тех пор тебе просто не попадались настолько захватывающие тексты.

Тут он, конечно, был прав.

— Напоследок могу помочь тебе подобрать ключик к сердцу Лойсо, — неожиданно сказал Чиффа. — Из бесчисленных слухов и сплетен, которые о нем ходят, Лойсо по-настоящему льстит лишь предположение, будто убитые им люди не умирают по-настоящему, а возрождаются к жизни в каком-то ином Мире, восхитительном и совершенном или просто чрезвычайно подходящем для приятной жизни — тут мнения расходятся…

— Это правда?

— Скорее всего, чушь собачья. Способность воскрешать, убивая, древние тексты приписывают лишь Вершителям. Лойсо — не Вершитель, это совершенно точно. Так что вряд ли. При всем моем уважении.

— А что такое Вершитель? Я читал, так называли Короля Мёнина, но думал, это просто часть его титула.

— Это не часть титула, — вздохнул Чиффа. — Это могущество совершенно особого рода, нам с тобой такое и не снилось. И не приснится, даже если каждую ночь засыпать в объятиях собственной Тени. К счастью, в нашей с тобой жизни есть свои бесхитростные радости. Например, этот омлет с сыром из молока морской козы. Или, скажем, потребность время от времени совершать что-нибудь невозможное. Вот это удовольствие, в отличие от омлета, Вершителям уж точно недоступно, потому что для них возможно все. Вообще все, прикинь. Арварохский Мертвый Бог может рыдать от зависти.

— Вы шутите? — спросил я.

— Я серьезен как никогда. Убийственно серьезен, можно сказать. Впрочем, все это не слишком актуально, о Вершителях поговорим как-нибудь потом. Лучше просто запомни байку, которую я тебе рассказал, и имей в виду, Лойсо ее очень любит. Если он по какой-то причине решит тебя пощадить, можешь рассказать ему свою трагическую историю о мертвых магистрах и попросить, чтобы убил тебя из милосердия. Дескать, устал прятаться от непобедимых врагов и хочешь начать все сначала.

— Сомнительная какая-то идея.

— Как скажешь, дело хозяйское. Вот, держи «Усладу покинутого», а я пошел.

— Как, уже?

Я был неприятно удивлен. После того как Чиффа сказал: «Теперь слушай внимательно», я все ждал каких-то невероятных откровений. А практически ничего интересного не услышал. Несколько вполне очевидных советов, какая-то дурацкая уандукская пилюля и еще более дурацкая байка на закуску. А эти его туманные россказни о каких-то Вершителях словно бы специально придуманы, чтобы дразнить меня чужим могуществом. Дескать, что ты ни делай, как из собственной шкуры вон ни лезь, да хоть Лойсо Пондохву убей, а на самой вершине тебе не стоять никогда. Я здорово рассердился, почти как в старые времена, но, конечно, виду не подал, с чем, с чем, а уж с гневом я давно научился справляться. И все же надо говорить правду, в первую очередь себе: испытывать гнев было очень приятно. Я уже начал забывать насколько.

— Рад, что тебе оказалось несложно войти в роль, — невозмутимо сказал Чиффа. — В ближайшее время тебе придется проводить в таком состоянии довольно много времени. Я имею в виду, что Безумный Рыбник вполне может погулять на воле. Не забывай только вовремя укладывать его спать. Колыбельная тебе известна: вдох на счет четыре, пауза, выдох…

— Уже давно на счет шестьдесят шесть, — сказал я. — В остальном вы, конечно, абсолютно правы.

Он кивнул, приветливо мне улыбнулся, поднялся было из-за стола, но в последний момент передумал, вернулся на место и сказал:

— Я, конечно, рад бы следить за тобой и ситуацией в целом, чтобы вытащить тебя из игры, если что- то пойдет не так. Но не буду. У Лойсо прекрасное чутье, а мое внимание имеет резкий запах, придется пока направить его на совсем другие вещи. Но ты и сам можешь остановиться в любой момент, помни об этом. Я имею в виду, если ты почуешь неладное или просто по какой-то причине передумаешь, выходи из игры. Я никогда прежде тебе этого не говорил, но «Победа любой ценой» — не мой девиз. Мой девиз звучит иначе: «Победа, недорого». Мы, кеттарийцы, прижимистый народ.

— Хорошо, — кивнул я. Подумал и добавил: — Спасибо.

— Честно говоря, не за что, — ухмыльнулся Чиффа. — По крайней мере, пока.

Потом он ушел, а я остался. Повертел в руках большую пилюлю цвета пустынного меда и положил ее