– Кристель, – проговорил виконт, – подумай и скажи мне честно. Разве ты видела точно лейтенанта де Бриссона? Ты его узнала?

Она покачала головой, волосы заелозили по подушке.

– Нет. Но ведь де Бриссон был с капитаном. Они могли поссориться… А потом… Лейтенант знал, что капитан хотел воспользоваться мной. Мог сказать, что его убила я, именно за это. Кто бы поверил?

Сезар молчал. Кристель была неправа – обратись она к полковнику де Дюкетту, ее бы выслушали со вниманием. Но бедная, напуганная служанка и не подумала так поступить. Люди боятся и совершают глупости, а иногда просто не могут предвидеть последствия своих поступков.

– Куда же ты направилась?

– В другой полк, попросилась в медсестры. Работала там, но денег не было, все мои сбережения остались у капитана в запертом сундуке. И мне пришлось… я не могла… – она запиналась все чаще и чаще. – Пару раз я…

– Я понял, – мягко прервал ее Сезар, – не нужно говорить. Что потом?

– Я не могла… так. И попросилась в трактир мыть полы. Меня взяли. Но иногда мужчины хотели меня, я отбивалась… Не всегда получалось. Потом мы все приехали сюда, и тем вечером лейтенант де Бриссон увидел меня и захотел. Вряд ли он меня узнал. Просто захотел. А вы защитили меня.

Он защитил – и стал участником в деле о… любви, похоже.

Что собирался делать капитан де Эмон? Он говорил о разбитом сердце – это понятно, ведь Инесс, которую Жан-Себастьян, несомненно, любил, отказала ему в тот вечер. У капитана вечерок вообще выдался не из легких: сначала поссорился с Задирой Пьером, затем пришел к Мадлене и не получил обещанных ласк, от злости, не иначе, отправился к Инесс, и та окончательно лишила его надежды… Де Эмон рассчитывал получить утешение у Вивианы, но и с той не сложилось провести часок-другой. Явился домой капитан на взводе, и что он решил до того, как посягнул на честь Кристель? Пойти к полковнику наутро и потребовать от него отослать Жана де Кормье на опасное задание, чтобы тот не вернулся? Капитан что-то знал о своем друге и мог поведать это полковнику, сломав де Кормье карьеру и обрекая его на бесчестие? Все говорит о том, что тут дело любви, только…

Только была маленькая нестыковка, пробел в почти уже полностью восстановленном расписании безумного вечера и ночи капитана де Эмона.

Записка.

Кто ее автор и с кем встречался де Эмон «за южным караулом»? Встретился ли? Это не Задира Пьер – с ним капитан все дела решил в трактире. Значит, неизвестный человек, который хотел сообщить де Эмону нечто очень важное. И самое любопытное – капитан знал, кто это. Знал прекрасно, потому что записка без подписи, а значит, он узнал почерк и за южный караул с этим неизвестным ходил не один раз.

У капитана де Эмона имелось множество друзей. И только у одного из них могли быть к нему очень большие претензии – у капитана, тогда еще лейтенанта, Жана де Кормье, чья жена раз за разом отказывала де Эмону в его любовных притязаниях.

Но де Кормье не приходил в домик на окраине деревни глубокой ночью – а де Бриссон приходил.

Сезар с досадой подумал, что зря вчера отдал записку Трюшону: теперь, чтобы сличить почерк на ней с почерком капитана де Кормье, нужно не только отыскать исписанный им листок, но и журналиста со злополучным клочком бумаги в кармане. Кто же знал…

Виконт подумал-подумал и все-таки вздохнул – очень тяжко.

– Значит, Кристель, твой хозяин был хорошим человеком? – спросил он.

– Да, сударь. Той ночью его бес попутал. А так он был хорошим. Мне его жалко.

– Мне тоже, – пробормотал Сезар. – Как он разбирался в своей непростой жизни – ума не приложу. А, впрочем, зачем ему было разбираться, он ею жил. Вставай, Кристель. Обещаю, что тебе никто не причинит вреда.

Следовало немедленно доложиться полковнику.

Де Дюкетт выслушал сжатый доклад Сезара с лицом, полным скорби, кислой, как немецкая капуста.

– Значит, де Бриссон?

– Не уверен до конца, но весьма на то похоже, – про капитана де Кормье виконт пока говорить не стал – доказательств не было никаких, к тому же это неминуемо потянуло бы за собою признание Инесс, чего Сезар все еще надеялся избежать. – Он точно приходил к капитану де Эмону в ту ночь. Служанку я приберегу, Кристель может дать показания перед трибуналом.

– Хоть выяснили, кто его по голове огрел, – буркнул де Дюкетт, – и то хлеб. Простите меня, мальчик мой, что ворчу. Сегодня узнал, что маршал действительно очень болен, а я до последнего надеялся, что это не так. Сражению быть… Сент-Арно торопится. Но я огорчен, огорчен весьма.

Виконт сочувствовал больному маршалу, однако сейчас у Сезара имелись свои дела, и срочные.

– Сударь, могу я посмотреть бумаги…

– Нет, – сразу прервал его де Дюкетт. – Все бумаги собраны и отправлены в новый штаб в полевом лагере, и мы туда сейчас отправимся. Скажите своей служанке, чтоб собирала вещи, грузите их на мою телегу, она во дворе. И поедем, – полковник поднялся. – Там я откомандирую вас в двадцать седьмой линейный с сопроводительной запиской к капитану де Брезе – если не ошибаюсь, де Бриссон служит под его началом. Расспросите капитана, но пока осторожно, найдете лейтенанта и с ним поговорите. Я же доложусь маршалу по нашему делу, если он найдет для меня минутку. И постарайтесь получить с де Бриссона признание, коли негодяй это сотворил. Облегчите жизнь трибуналу.

Сезар лишь молча кивнул. Он не знал, хочет ли облегчать трибуналу жизнь, но в том, что лейтенант де Бриссон не уйдет безнаказанным, не сомневался. Только вот… не мог Задира Пьер вчера зарезать Флорана, никак не мог!

…Камердинера похоронили быстро – закопали под высохшей яблоней на отшибе, полковой священник скороговоркой прочитал молитву, захлопнул разбухшую Библию и ушел горбясь. Сезар постоял над свеженасыпанным холмиком, подумал. Затем пошел собираться.

Оказалось, однако, что вещи уже погружены, Мари – то есть Кристель – сидит на краю телеги, а денщик полковника, расторопный малый, оседлал Галахада.

Поехали быстро – время словно ускорилось, и нельзя было терять ни минуты. На дороге, что вилась от Евпатории к реке Альме, и вовсе пустили лошадей галопом. Было ветрено, но солнечно, ненастье завершилось, тучи откатывались за горизонт. Сезар чувствовал, как влажный прохладный ветер бьет ему в лицо и становится все теплее и теплее.

Море подуспокоилось, корабли сдвигались в сторону Севастополя; матросы, день и ночь с верхушек мачт высматривавшие неприятеля, не заметили до сих пор никаких признаков русского флота. Создавалось впечатление, будто враг растерян, а потому среди союзников царило то легкое и прекрасное настроение, что приходит, когда сопутствует удача. Болгария осталась позади, вместе с ней канула в прошлое эпидемия холеры, и хотя болезнь все еще вспыхивала иногда, уже не должно было случиться такого ужаса, как пару месяцев назад. И люди верили, что победят. Только вот болезнь маршала Сент-Арно могла спутать все планы.