разбрелись лишь под утро, ну и Морис поплелся себе. Говорит, светало уже, когда возвратился. Вошел в комнату, а капитан лежит на полу, в руке у него пистолет, и крови целое море.

– Как лежало тело? Заметил ли денщик что-то необычное?

Камердинер скривился и вновь икнул, но уже тише.

– Да ваша светлость, разве ж такая дубина, как этот Канселье, может подробности запомнить! Только и твердил мне с пеною у рта, как страшно ему сделалось, как все вокруг мозгами капитана было забрызгано, да как сломя голову пришлось к полковнику бежать! Хорошо хоть не орал на весь лагерь, додумался промолчать.

– Никого он там не видел в округе?

– Нет. Прибежал, доложился караульному, тот разбудил полковника, а уж полковник послал за врачом. Дальше Морису приказали сидеть на улице и ждать, он и сидел. Потом велели молчать, но разве ж этот фонтан заткнешь! Он кому угодно рассказывает. Знает Морис немного, конечно, и верит, что его хозяин был пьян и потому самоубился. Только если капитан и напился, так точно не в кабаке, куда пошел.

Сезар цепко взглянул на него.

– А ты откуда знаешь?

– Так ведь я пошел в тот кабак, – объяснил Флоран, довольно улыбаясь. – Вернее, мы с Морисом пошли. Он ведь тот же, что и под Варной, те же люди пиво солдатне отпускают. Кто добровольно доходное место покинет? Ну, Морис свое выпил да на службу ушел, а я трактирщика порасспросил. И конечно, он де Эмона тем вечером помнил. Как всегда, говорит, был капитан, за столом в углу сидел, в карты играл со своим другом из двадцать седьмого, да ты его знаешь, говорит, он с твоим хозяином повздорил – Задира Пьер. Он часто, говорит, ссорится, в тот вечер даже с закадычным дружком поругался, с капитаном де Эмоном.

– Так, – сказал виконт, поднялся и все-таки прошелся туда-сюда по комнате, несмотря на тесноту. Флоран отступил в сторону, чтобы дать хозяину место. – Значит, ссора имела место быть.

– В точности как вы изволили выразиться, ваша светлость. Была ссора, и бурная. Сначала все ничего, тихо играли, а потом Задира Пьер вскочил да заорал на приятеля, что, дескать, не нанимался ему проигрывать и пусть тот возвращает денежки. Сильно оказался он пьян в тот вечер, Задира Пьер. Капитан тоже вскочил и заорал в ответ, что нужно быть честным и дружба дружбой, а денежки врозь. Слово за слово, отборной бранью друг друга осыпали. Наконец, капитан ударил кулаком по столу, аж так, что стаканы подпрыгнули, и сказал, что если Пьер протрезвеет и поймет, как был неправ, то знает, где его найти. Сгреб деньги, карты и ушел. А лейтенант де Бриссон остался, еще какое-то время сидел, пил, затем бутылку купил нераскупоренную и ушел с нею.

– Не ту ли самую, которой затем своего друга по голове огрел? – пробормотал Сезар.

Флоран развел руками.

– Кто его ведает, ту или нет! Теперь не узнаешь. Но вот была такая ссора.

– Понятно, – сказал виконт.

Задира Пьер… Неужели убийца – этот хмурый лейтенант из двадцать седьмого? Кажется, во всей армии никто его не любит. Что в нем нашел капитан де Эмон, остается только гадать.

– Мне нужно с ним поговорить, – произнес Сезар. – Но как это устроить, я пока не понимаю.

– Вызовите его на дуэль, – предложил Флоран, – подстрелите да все выпытайте.

Сезар в некотором удивлении посмотрел на своего камердинера, подозревая его в скрытом чувстве юмора, и явно не зря – слишком уж невозмутимым тот выглядел.

– Это отложим на крайний случай. Пока у меня и без того есть чем заняться. Плесни мне вина, и я отправлюсь в штаб.

– Я еще не все сказал, ваша светлость.

– Так договаривай, – нетерпеливо велел Сезар.

– Могла быть свидетельница убийства.

– Что?

– Могла быть – не означает, что была, – продолжил Флоран. – Видите ли, я сказал, что Морис Канселье стал новым денщиком де Эмона. Предыдущего звали Гислен Бопре, он приехал из Франции вместе с капитаном и был скорее камердинером его, как я вашим. А с собою этот Бопре привез жену, Кристель, которая стирала и штопала белье де Эмона, готовила ему и прибиралась. Когда Гислен умер от холеры, его жена осталась в услужении у капитана, исполняла все те же обязанности, держалась тишком да молчком.

– Почему я раньше про нее ничего не знал?

– Потому что о ней вообще никто не знал, ваша светлость. Морис от растерянности про нее ничего полковнику не сказал, да и зачем болтать, когда тут самоубийство. Он говорит, что не видел Кристель, когда под утро пришел, – не было ее в доме. И потом не вернулась, и вещи ее делись куда-то. Он про нее забыл даже. А потом вспомнил, только все равно никому рассказывать не стал – пропала девка и пропала, больно надо. Она ведь на довольствии не состояла, жалованье ей капитан сам платил, вроде как служанке. Только я думаю, ваша светлость, либо Кристель Бопре видела, кто капитана пристукнул, либо…

– Сделала это сама.

Повисло молчание. Сезар ходил туда-сюда, а Флоран, отступив к стене, не мешал хозяину думать.

Правда, размышления виконта в данный момент сводились к одному чувству: к ненависти.

Он начинал уже ненавидеть этого капитана де Эмона, умудрившегося не только умереть при загадочных обстоятельствах, но еще и оставить после себя кучу потенциальных убийц, у каждого из которых имелся мотив. Извольте видеть! Вот человек был талантлив, никого равнодушным не оставлял и даже виконта умудрился разозлить, находясь в могиле. Ведь мог же капитан де Эмон, как нормальный мужчина, обзавестись двумя-тремя друзьями, одной женщиной, да и жить себе припеваючи! Но нет. Такое ощущение, что человек этот являлся ульем, а все люди вокруг него – пчелиным роем. Слишком со многими водил он знакомство, слишком многих задел в своей жизни. Убивают из любви, из ревности, из мести, убивают за неуважение, в ярости после ссоры, убивают за посягательство на жизнь и свободу, убивают за деньги… Все мотивы Жан-Себастьян де Эмон умудрился собрать вокруг себя, а если платок, что лежит сейчас в кармане виконта, принадлежит Инесс де Кормье… Впору самому пустить себе пулю в лоб, только бы исчезла эта неразбериха.

Может, капитан сам запутался в своих многообразных связях, потому и застрелился? А доктору Прюно помстилось…

Нет. Это было бы слишком просто.

– Так, – сказал виконт, останавливаясь, – сейчас я отправлюсь к полковнику и попрошу отпустить меня до конца дня, после чего нанесу пару визитов дамам. А ты пойдешь искать подружек этой Кристель…

– Ваша светлость…

– …или ее саму. Лучше, конечно, второе. Только я сомневаюсь, что ты ее отыщешь, – если она сбежала, то сделала это под Варной и сейчас может находиться где угодно. Но человек живет, дышит и общается, а потому Кристель Бопре должен кто-то знать. Какие-нибудь прачки, кухарки… Ищи где желаешь.

– Да, ваша светлость, – тяжко вздохнул Флоран.

– И нечего тут печалиться, – безнадежный вздох камердинера напомнил виконту его собственные. – Найдешь – вознагражу. Вечером будь тут. Я встречаюсь с Трюшоном в «Первом бастионе», а ты жди нас здесь, мы придем не позже полуночи.

Для себя Сезар уже решил, что уговорит журналиста помочь. Пронырливый Трюшон умеет быть полезным и соображает куда лучше Флорана. Друга можно подослать туда, где расспросы корреспондента не вызовут никакого удивления, а вот интерес некоего камердинера, вероятно, всколыхнет мутное болотце. Сезар начинал сильно злиться, и это всегда подстегивало его распутать тайну побыстрее, даже в обход приказа полковника никого более не посвящать. Впрочем, с де Дюкеттом он сумеет объясниться.

– Ваша светлость, – прервал его размышления Флоран, – я купил зеркало!

Он с гордостью указал на небольшое круглое зеркало, действительно стоявшее на столе. Поцарапанное, темное, и все же…

– Где ты умудрился его раздобыть?

– В обозе. Там, если деньги есть, можно раздобыть что угодно.

– А у тебя они откуда?