На улице меня окликнули.
Меня окликнула дама, вышедшая из соседних дверей «Дамский зал и маникюр».
— Привет! — оказала дама и помахала ручкой.
— Добрый день, — вежливо кивнул я и подумал: «Обозналась, видать, тетя».
— Ты что, милый, не узнаешь меня? — удивилась дама.
Вот те раз!
Кто же это такая? Я растерянно уставился на нее и заморгал.
Дама рассмеялась и сняла темные очки.
— А теперь?
— Ну, теперь! — сказал я, переминаясь с ноги на ногу. — Теперь… Совсем другой коленкор. Хе-хе. Теперь…
«Черт побери! Где же я видел эти глаза? Где, где, где, где?!! Вот совсем недавно и близко…».
— Ладно, не мыкайся! — начиная сердиться, сказала дама. — Вижу, что не узнаешь.
«Стоп!!! Вспомнил! Вспомнил, где видел. В журнале «Силуэт» — под рубрикой «Скромная помощь природе». Вот дела!»
— А если так? — сказала дама, быстро сдернула с шеи розовый платочек и прикрыла им замысловатую рыжую прическу, смастерив некое подобие лысины.
«Мать честная! Главбух наш! Дубейко! Петр Кириллыч! Вылитый!» Я чуть было не заорал: «Петр Кириллыч! Что это ты вырядился, старый хрен?!» Однако вовремя спохватился: Петр Кириллыч пониже будет. И потом… некоторые, так сказать, особенности фигуры. У Дубейко их никак не могло быть…
— Да ты что, смеешься! — вспыхнула дама, срывая платочек.
И тут я решился. Набрал полную грудь воздуха и выпалил:
— Извините, гражданочка, вы меня принимаете за кого-то другого.
И пошел.
— Стой! — угрожающе крикнула дама и погналась за мной, на ходу подсучивая правый рукав.
«Кошмар! — похолодел я. — С мужем спутала. Сейчас врежет по физиономии».
Но, видно, дама была настроена не столь воинственно. Она ткнула мне под нос обнаженный локоть и спросила:
— А это что?!
И тут я увидел родинку. Милую, знакомую, тысячу раз целованную родинку.
— Господи, Машка! — закричал я. — Ты, что ли?
— Ну! — сказала жена, распуская рукав. — А кто же еще… Сегодня иду со своим благоверным на юбилейный вечер — надо же выглядеть красивой…
А ЧТО ДЕЛАТЬ?
Свободных мест в ресторане, конечно, не было. Были свободные ряды. На столиках правого ряда стояли таблички — «Для делегаций», на столиках левого ряда лежали бумажки — «Не обслуживается».
Я быстро оценил обстановку и вернулся к буфету. Там я потолкался некоторое время, рассматривая витрину, пока не подошла молоденькая официантка.
— Уф! — сказала официантка, облокачиваясь на прилавок. — Замоталась!.. Триста коньяку, восемьсот водки и сто пятьдесят сухого.
Дождавшись, когда она унесет заказ, я повернулся к буфетчице:
— Скажите, пожалуйста, как зовут эту девушку?
— А вам для чего? — насторожилась буфетчица.
— Вопрос жизни, — сказал я и сделал роковые глаза.
— У всех у вас вопрос жизни, — ревниво поджала губы буфетчица. — Лена ее зовут… Не успеет девчонка устроиться, как уже липнут.
Стоп! Такую информацию да пропускать!
— Она что — недавно здесь? — спросил я.
— Четвертый день, — сказала буфетчица. — Из кафе «Эврика» перевелась.
Ну, порядок в танковых войсках! Теперь я знал все, что надо. И даже больше, чем надо.
Походкой светского льва я прошествовал к пустому столику, сел и небрежно отодвинул маскировочную табличку «Для делегаций». Четверо мужчин с соседнего ряда уставились на меня воспаленными глазами. Судя по расползающейся из пепельницы горе окурков, они ждали заказ часа полтора и уже позеленели от табака и злости. Я скользнул по ним равнодушным взглядом и тоже закурил.
Ага! — вот и моя краля.
— Привет, Ленок! — затормозил я ее. — Ты что это — из «Эврики»-то? Сделала тете ручкой?
— Да ну их! — сказала официантка. — Что я, железная!.. Посиди маленько — сейчас подойду.
Она подошла через полминуты. На соседнем ряду тоскливо заскрипели стульями.
— Волнуются трудящиеся? — насмешливо спросил я.
— А! — тряхнула головой Лена. — Не облезут… Обедать будешь?
— Угу, — кивнул я. — Надо… подзаправиться… Суп молочный, котлеты паровые и кисель.
— Ну, даешь! — рассмеялась Леночка. — А выпить что?
— Уй! — сказал я, хватаясь за голову. — Лучше не говори! После вчерашнего слышать не могу!
— Где это ты так? — посочувствовала она.
— Было дело, — неопределенно сказал я. — Под Полтавой…
Минут через двадцать, плотно пообедав за делегатским столом, я отправился стричься.
Из парикмахерского салона навстречу мне вышел молодой человек с трагическими, полными слез глазами.
— Дайте жалобную книгу! — петушиным голосом сказал он кассирше.
Затылок молодого человека был выработан частыми уступами, как открытый угольный карьер.
— Эге-ге! — подумал я. — Надо применить метод. И поймал за рукав пробегавшую уборщицу.
— Будьте добры, — зашептал я, — как зовут ту блондинку за крайним креслом, от которой только что встал этот клиент?
— А что? — спросила заинтригованная уборщица.
— Вопрос жизни! — сказал я шепотом, прижимая руку к груди.
— Ой! — радостно испугалась уборщица. — Таня!.. Только у нее муж!
Муж меня не смущал. Даже два мужа.
— Привет, Танюха! — сказал я, усевшись в кресло. — Ну, как там твой угнетатель? Все… поживает?
— Поживает, — ответила блондинка. — Что ему сделается. Вчера на бровях домой пришел, паразит!.. А ты чего долго не был?
— Дела, мамочка, дела, — бодро сказал я.
— Держите меня, дела! — прыснула Таня. — Опять, поди, какая-нибудь юбка… Постричь тебя, что ли?
— Ага. Только покрасивее.
— Ну, что я говорила! — взмахнула ножницами Таня. — Конечно, юбка! Покрасивее его — не как- нибудь.
— На этот раз серьезно, старуха… Вопрос жизни. Ты уж постарайся.
— Тогда сиди, не дергайся, — сказала Таня. — Сделаем прическу, как на конкурс красоты…
Когда я, идеально постриженный, причесанный и надушенный, вышел в зал ожидания, молодой человек, непримиримо шмыгая носом, писал жалобу.
