На сочинском пляже разговаривали две дамы.
— Сидел он, сидел на волноломе, — говорила первая дама. — Потом махнул рукой приятелю, нырнул — и готов. На четвертый день поймали возле Мацесты…
— Кошмар! — округлила глаза вторая. — Один мой знакомый, стоматолог, я у него зубы лечила, в прошлом году перевернулся на лодке. Лодку вытащили, а его по сей день ищут. И если бы плавать не умел. А то чемпион каких-то там игр, неоднократный.
— Ужас! — сказала первая дама. — Это у него судороги. Наплюйте мне в глаза. На Ривьере утонула целая семья. Между прочим, я их хорошо знала. Первым стал тонуть отец. Мать попыталась его спасти — и туда же. За мать схватился сын, за сына — жена сына, за нее — их дочка, за дочку — внучка. Ни один не вынырнул, можете себе представить — у всех судороги.
— Боже мой! — простонала вторая. — Куда спасатели смотрели!
— Хороши спасатели! — возмущенно фыркнула первая дама. — Да вы знаете…
И тут она рассказала действительно жуткую историю. У одного профессора, отлично знакомого даме, эти спасатели украли молодую жену. Подплыли на четырех лодках, сказали два слова и — с приветом.
— Вообразите себе, эта нахалка, когда ее нашли, не захотела вернуться, — сказала она. — Профессор, понятно, камень на шею и…
— В море?! — ахнула вторая.
Первая скорбно опустила глаза.
Через полчаса дамы обнаружили, что все их знакомые, знакомые знакомых, соседи и сослуживцы либо утопленники, либо безнадежно травмированные морем люди.
Тогда, достав платочки, они приступили к родственникам.
— Свояченица моего двоюродного брата, — всхлипнула первая дама, — утонула, бедняжка, среди белого дня, при полном безветрии, в двух метрах от берега…
— Дорогая, я вас понимаю, — сказала вторая. — Недавно мы схоронили шурина дяди по отцовской линии — не догадался защемить нос, когда нырял за крабом, и вот, пожалуйста…
— А люди едут к морю, — вздохнула первая дама. — Рассчитывают поправить здоровье.
— Безобразие! — решительно сказала вторая. — Не санатории здесь надо строить, а крематории.
К вечеру дамы, наконец, утонули. Первую хватило судорогой. Вторая забыла, что находится под водой, и глубоко вздохнула.
На Черноморском побережье стало как-то безопаснее.
ЗАГАДКА ПРИРОДЫ
Мы узнали о поразительном качестве Левандовского случайно. Ждали на остановке троллейбус.
— Эх, тюха-матюха! — хлопнул себя по лбу Левандовский. — Мне же носки купить надо! Вы не уезжайте, я мигом.
И он нырнул в промтоварный магазин. Вышел оттуда Левандовский через три минуты, сладко жмурясь и покачиваясь.
Маралевич потянул носом и тихо оказал мне:
— Странно. По-моему, он клюнул. А ну, понюхай.
Я принюхался: так и есть.
До вечера мы ломали головы над этой загадкой — в промтоварах никому еще выпить не удавалось. Потом не выдержали, поехали в магазин и произвели разведку.
Ничего. Заведение как заведение. Ткани, галантерея, трикотаж. Никакой гастрономии, никаких соков.
— А может, директор знакомый? — сказал Маралевич. — Заскочил к нему в кабинет, опрокинул пару стаканов.
Так мы и решили.
Однако на другой день у Левандовского были гости — тесть и теща. Сидели, играли в подкидного дурака, пили чай с малиновым вареньем.
— Веня, — сказала жена. — Достань мне душегрейку.
Трезвый, как стеклышко, Левандовский полез на антресоли за душегрейкой. Там он поколдовал некоторое время, а спускаясь обратно, вдруг оступился и отдавил подстраховывающему его тестю ухо. Потом упал весь, повесился на шее у тестя и забормотал:
— Папаша! За что я вас так безумно люблю?!
У тестя получился припадок астмы.
А за Левандовским установили наблюдение. Дома — родственники, на работе — сослуживцы.
Но все было тщетно.
Допустим, они с женой садились в автобус. Жена по праву слабого пола шла в переднюю дверь. Левандовский — ни в одном глазу — в заднюю. Когда они встречались на середине автобуса, он бывал уже хорош.
На службе Левандовский неожиданно говорил:
— Ой, что-то живот схватило! И сворачивал под литер «М».
При этом ожидавшие его сотрудники определенно знали: выйдет оттуда Левандовский ни бе ни ме.
И был даже такой случай. На улице у Левандовского развязался шнурок.
— Подожди, я только завяжу, — сказал он товарищу. Когда Левандовский разогнулся, его пришлось сдать в вытрезвитель.
Наконец жена пошла на крайность. Однажды она заперла Левандовского в пустой квартире. Причем по случаю ремонта вещи и обстановка из комнат были перенесены к соседям, а там оставалось только ведро с известкой, две малярные кисти и четырнадцать килограммов метлахской плитки.
Через полтора часа я позвонил Левандовскому.
— Что поделываешь, старик? — спросил я.
— Ваводя! — закричал он. — Ува-бу-бу!..
— Готов! — сообщил я Левандовской и повесил трубку.
После такого невероятного события Левандовским заинтересовалась общественность. Местное отделение Академии наук выделило специальную комиссию в составе одного профессора, двух доцентов и четырех младших научных сотрудников.
Ученые, с целью развеять миф вокруг Левандовского, присмотрели на молодом Обском море удаленный островок. Островок, как полагается, сначала был проревизован на предмет необитаемости, а потом туда отвезли исследуемого. С ним отгрузили: восемь банок консервов «Лосось», мешок сухарей, байковое одеяло и две пары китайских подштанников — на всякий случай и на похолодание.
Вслед за этим на море ударил шторм девять баллов. Так что добраться к островку было невозможно. Кроме того, расставленные по берегам пикеты тщательно просматривали окрестности в бинокль.
Шторм бушевал трое суток. Лишь только он стих, катер с экспедицией направился к острову. Когда один из младших научных сотрудников, засучив штаны, собрался прыгнуть в воду, чтобы принять чалку, из кустов донеслась разудалая песня:
