— Пишите! — приказал и продиктовал ответ: — «Последний вечер перед вылетом на задание Горохов провел с инструктором школы Телле. Прошу учесть, если вы нам не доверяете, то мы без вас обойдемся легче, чем вы без нас. Тридцать седьмой».

И снова потянулись минуты ожидания. Наконец пришел ответ:

Полковник вытер аккуратно сложенным платочком лоб. Жестом приказал вывести агентов. Минуты две сидел, обдумывая сообщение, затем направился звонить генералу Рубцову.

После обеда у Маркова было еще полчаса свободного времени, и он воспользовался этим, чтобы прочитать газету. Даже от чтения геббельсовских газет иногда получал удовольствие, особенно когда речь шла об очередном сокращении линии фронта и об оставлении немецкими войсками разных городов.

Читал и размышлял: скоро, самое большее через месяц-два, ну через три, Красная Армия освободит их город, «Цеппелин» снова передислоцируется дальше в тыл, потом еще раз — и тогда до Берлина рукой подать.

Кто-то сел рядом с Марковым, тот недовольно скосил взгляд, но, увидев Сидоренко, забыл о газете. Сидоренко работал на аэродроме — опытный инженер, после скитания по лагерям был зачислен в обслуживающий персонал аэродрома. Уже год, как Сидоренко работал с Седым.

— Ну? — спросил кратко Марков, не откладывая газеты.

— Такие дела, Григорий Григорьевич: вчера к нам на аэродром прибыл самолет. Называется «Арадо- 332». Высокая скорость и большой потолок полета, точно не знаю сколько, но до черта. Только одних пулеметов девять. И любопытно вот что: самолет оснащен совершенно новым шасси — двенадцать резиновых катков, сядет где угодно. И откидной трап, по которому прямо из самолета можно выехать на мотоцикле. Я сам не видел — меня и близко не подпускают, — но немцы-технари хвастались.

Марков на мгновение закрыл глаза: вот оно, последнее звено цепи. Спросил:

— Когда планируется вылет?

— Говорили, дня через три. Может, раньше.

— Спасибо, дружище, — поблагодарил Марков Сидоренко. — Если будет что-нибудь новенькое, не медли. Все, что связано с «арадо», очень важно.

Встал и, помахивая газетой, направился к школе. Итак, оставался резервный вариант. Марков мог пойти на него только в случае крайней необходимости, но, вероятно, такая потребность и возникла.

И все же…

Марков немного подумал и решил, что, возможно, не следует идти на крайности. Все зависело от того, удастся ли обвести вокруг пальца начальника школы.

Выждав с полчаса, Марков зашел к начальнику школы гауптштурмфюреру СС Людвигу Кранке. Тот разговаривал по телефону. Помахал Маркову рукой, предлагая сесть, и закончил разговор.

— Что случилось? — спросил.

— Возможно, я ошибаюсь, — начал Марков осторожно, — но лучше ошибиться мне, нежели потом пострадает дело. Короче, не нравится мне курсант Бакуменко.

— Чем? — заинтересованно вытянул голову Кранке.

— Перепуганный какой-то. Группу запланировано выбросить завтра, сегодня я провожу последний инструктаж, а он ничего не слышит, и глаза бегают. С таким настроением забрасывать человека…

Кранке слушал внимательно. Собственно, все, что говорил Марков, могло быть и плодом его воображения, но сигнал оставался сигналом, и Кранке должен прислушаться к нему. И так в последнее время значительно возросло число провалов агентов, а если этот прохвост Бакуменко на самом деле провалит группу, кому грозят неприятности? Ему, Кранке, поскольку был предупрежден Марковым.

Гауптштурмфюрер не долго раздумывал. Спросил:

— Кого можете порекомендовать вместо Бакуменко?

— Курсанта Подгорного.

— Почему?

— Надежный и учится прилично.

Кранке задвигался на стуле.

— Хорошо, — согласился, — пусть готовят вашего Подгорного. — Он снял трубку и отдал соответствующее распоряжение. — Благодарю вас, Марков, за бдительность, прошу и в дальнейшем докладывать обо всем подозрительном. А курсантом Бакуменко мы займемся.

Марков вышел из кабинета начальника школы с чувством выполненного долга. Во-первых, уже послезавтра советская разведка будет знать об «арадо» и подготовится к его приему. Во-вторых, этот Бакуменко — на самом деле мерзавец: служил карателем, руки в крови, да и вообще законченный подлец.

Приказал вызвать к себе Подгорного. Тот появился через несколько минут, вытянулся на пороге, как и полагалось курсанту, но Марков, выглянув в коридор и убедившись, что вокруг никого нет, прикрыл двери и обнял Подгорного за плечи.

— Завтра, — произнес быстро, — завтра, Борис, полетишь к своим. Запомни, что должен будешь сделать. Сразу после приземления найдешь ближайшую воинскую часть. Скажешь, что тебе нужен какой- нибудь работник Смерша. Передашь ему: ты от Седого. Он должен будет немедленно связать тебя с контрразведкой армии или фронта. Там скажешь: немцы примерно через три дня готовят высадку важного агента. Специальный самолет «Арадо-332», оборудованный дополнительными шасси и откидным трапом для выезда мотоцикла. К сожалению, это все.

Подгорный беззвучно шевелил губами, запоминая сказанное.

— Иди, Борис, — слегка подтолкнул его к двери Марков. — Может, больше не увидимся.

Он ошибся — Кранке ввел его в состав группы, провожавшей агентов. На следующий вечер гауптштурмфюрер в сопровождении Маркова и еще одного инструктора школы прибыл на аэродром. Трое курсантов, переодетые в форму офицеров Красной Армии, уже стояли возле самолетов. В середине — Борис Подгорный. Сосредоточенный и даже суровый, как и надлежит быть человеку перед серьезным делом. Встретившись с Марковым глазами, Борис чуть-чуть опустил веки: мол, все помнит и все выполнит.

Инструктор проверил парашюты и снаряжение агентов, и они поднялись в самолет. Заревели моторы, «юнкерс» поднялся в воздух. Марков долго смотрел ему вслед. Прекрасная погода, звездное небо, и ничто не предвещает беды. Марков вернулся домой в хорошем расположении духа.

А «юнкерс» набирал высоту, и моторы натужно ревели. Подгорный сидел на металлической скамье, опершись парашютом о борт самолета. Думал: через полтора часа он снова будет дома. Думал именно так: дома, хотя родился и жил за сотни километров от предполагаемого места приземления, потому что считал своим домом любое село или хутор, где свои.

Борис Подгорный попал в плен в сорок втором под Харьковом. Пехотный лейтенант, он командовал вначале взводом, потом ротой, а в тяжелых боях под Изюмом должен был принять даже батальон. Правда, от батальона тогда осталось не больше роты, но Подгорный поднимал его в контратаки как батальонный командир — в одной из них его контузило, так и лежал на поле боя, пока не подобрали немцы.

Вначале лагерь под Киевом, потом Заксенхаузен — чего только не насмотрелся Борис за два года мытарств! Весной сорок четвертого дошел, как говорят, до ручки. В это время и приехал в лагерь гауптштурмфюрер Кранке. Военнопленных построили на лагерной площадке, и гауптштурмфюрер предложил тем, кто желает попасть в специальное учебное заведение, сделать шаг вперед.

Немного поколебавшись, Борис шагнул: собственно, терять ему было нечего. Чувствовал, что уходят последние силы, и пусть будет что будет — лучше он, когда перебросят через линию фронта, сдастся своим и сдаст остальных диверсантов, чем так погибнуть. Все-таки будет какая-то польза, в конце концов, если ему