происходили каждый год или два, отмечал появление движущихся в поле зрения светящихся пятен за два- три дня до начала приступа. У других больных могут появиться клонические подергивания мышц, особенно по ночам, за сутки-двое перед очередным редким приступом. Такой же симптом наблюдается у некоторых эпилептиков.

Мы выделили периодическую мигрень в отдельную категорию в некоторой степени произвольно для того, чтобы подчеркнуть, что это – врожденный циклический процесс, присущий нервной системе. На практике мы сталкиваемся с определенными трудностями при попытке отличить врожденную нейронную периодичность от периодичности других физиологических или эмоциональных циклов, а также от влияния необнаруженных периодически действующих внешних факторов. Эту неопределенность можно проиллюстрировать несколькими клиническими примерами.

Один мой коллега, страдающий мигренозной невралгией, утверждает, что каждый приступ будит его ровно в три часа ночи и что по ним можно ставить часы. Чему мы должны приписать начало приступа: какому-то идиосинкразическому циркадному ритму нервной системы, некоему скрытому физиологическому циклу организма, звону далеких башенных часов, замыкающему условный мигренозный рефлекс, или какому-то смутному детскому воспоминанию (виду какой-то первичной сцены), связанному с этим опасным часом? Один мой пациент (история болезни № 10), много лет страдающий ежемесячными приступами классической мигрени, иногда выступающей под маской абдоминальной мигрени или резкого перепада настроения, утверждал, что его приступы всегда совпадают с полнолунием, и в подтверждение своих слов вел подробный дневник приступов. Когда пациент рассказал мне свою историю, я вспомнил давно сказанные слова Виллиса о «…виде солнца и луны» как о причине мигрени. Пациент был одержим своей лунной мигренью, но мне так и осталось неясным, была ли луна причиной мигрени, а мигрень – причиной одержимости, или одержимость была причиной мигрени. Сверхъестественная периодичность свойственна также «ежегодным мигреням», аналогично ежегодным неврозам. В этом контексте мне вспоминается одна пациентка, монахиня, утверждавшая, что у нее приступы классической мигрени случаются каждую Страстную пятницу – такой современный аналог пасхальных стигм. Личные годовщины – дни рождения, свадьбы, катастрофы, травмы и т. д. – тоже, хотя и нечасто, могут обусловливать периодичность приступов мигрени или иных функциональных заболеваний. В этой книге красной нитью проводится мысль о том, что мигрень выступает одновременно на многих уровнях, и что ее механизмы точно так же могут запускаться на любом из этих уровней. Хотя пусковые механизмы периодической идиопатической мигрени являются, по определению, нейронными, мы должны допустить, что равные по эффективности триггеры могут существовать на многих других уровнях, начиная от сегментарного спинномозгового рефлекса, запускающего тикоподобные движения, до повторяющихся стимулов на самом высоком уровне – в форме обсессивных ожиданий, повторяющихся фантазий и т. д. Находится ли исходный механизм на клеточном уровне (как при аллергических реакциях), на молекулярном уровне, на уровне периодичности деятельности мозга или на уровне мотиваций и эмоций, в конце концов не важно, ибо периодичность приступов в итоге становится имманентной, закрепленной за каждым функциональным уровнем. Особенно наглядно такие соображения подтверждаются в интерпретации менструальной мигрени, при которой мигрень следует рассматривать не как ответ на какой-то один «изолированный» фактор, но как отражение множества сосуществующих периодичностей – на гормональном уровне, на уровне периодичности фундаментальных физиологических и биологических процессов и на уровне сопутствующих, периодически изменяющихся настроений и мотиваций. Любой из этих факторов, как можно с полным основанием предположить, может сохранять периодический рисунок, что я хочу проиллюстрировать следующим случаем:

Рассмотренные в этой главе формы мигрени иллюстрируют, по преимуществу, идею Виллиса об «идиопатии», о внезапных взрывах в заряженной и ждущей нажатия спускового крючка нервной системе. Термин Лайвинга «нервная буря» – это великолепная метафора, ибо, наблюдая больного мигренью, невозможно отделаться от впечатления накапливания сил и напряжения с последующей разрядкой, электрической бурей, громами и молниями, после которых снова безмятежно светит солнце и синеет ясное небо.

При приступах такого типа вся мигрень – от первых проблесков ауры, от первых признаков продромального возбуждения до последнего эха разрешившегося приступа – представляет собой некую неразрывную, интегральную цельность; цельность совершенную и полную, цельность, неудержимо осуществляющую себя от начала и до конца, взрыв, после которого устанавливается новое (пусть даже временное) физиологическое равновесие. Периодическую и пароксизмальную мигрень трудно предотвратить, а ее приступ трудно купировать, но взамен она сулит невосприимчивость к следующим приступам в течение довольно длительного промежутка времени. По своим симптомам и течению мигренозные приступы такого типа отличаются от приступов других типов своей абсолютной стереотипностью, они не подвержены никаким внешним стимулам, они не окрашены эмоциональными переживаниями, на них невозможно повлиять изменениями поведения. Они обрушиваются на больного, являясь разрешением какого-то физиологического процесса, напоминая внезапно наступающую в перенасыщенном растворе кристаллизацию. Они являются кульминацией и окончанием физиологического «времени года», они с треском раскрываются, как перезревший плод, давая возможность запустить цикл заново.

Идея Виллиса о «взрыве», Лайвинга – о «нервной буре», Говерса – о «судорожной готовности» – все это метафоры нестабильности, критичности, единичности, образы интенсивных критических состояний или конфигураций нервной системы, точки, при воздействии на которые даже ничтожного стимула следует катастрофический эффект. Идея таких состояний или точек была в обобщенном виде впервые высказана Клерком Максвеллом в семидесятые годы девятнадцатого века. Наблюдая взрыв артиллерийского пороха, он сказал:

Подобные рассуждения руководили и мной, когда я советовал своим больным вести календари и дневники мигрени. Такие календари действительно могут в некоторых случаях помочь выявить причину (часто неожиданную, как об этом сказано в главе 8), но столь же часто никакой причины выявить не удается, обнаруживается лишь, что в данном случае имело место не отношение причины и следствия, а провокация – запуск приступа в определенной точке стимулом, который в иной момент показался бы незначительным и пустяковым. Ничтожные события, события, ничего не значащие сами по себе, могут вызвать приступ, могут стать значимыми, если система находится в «определенной конфигурации», попадает в «единственную точку» Максвелла. Тогда перестает действовать линейное отношение причины и следствия, и мы не можем более говорить о причине и эффекте – поведение системы становится нелинейным после прохождения критической точки. Но то, что мы не можем установить фиксированную связь результата с вызвавшей его причиной, не означает, что приступы происходят случайно, но означает, что надо рассматривать поведение системы, развертывание геометрии событий во времени, геометрию целого, конфигурацию очень сложной «динамической» системы. Мы уже упоминали (глава 1), что бывает важно взглянуть на развертывание конкретного приступа в понятиях его общей динамики, как на сложную систему – то же самое в еще большей степени верно для типа и характера приступа, «пространственно- временного континуума – как называет его доктор Гудди, – которым больной страдает, одновременно его создавая».