Мне смутно помнится немецкий твой урок:Bin zides Hundchen, повесть о собаке.Ты в карцер запирал меня на долгий срокИ в стихотворчестве беспутства видел знакиСпокойно-величав, в час шумных переменЛовил проказников и ставил их у стен,Но отчего, скажи, глаза твои так кротки?Ах, в доме у тебя, что год, то новый гроб.Любимый сын пускает пулю в лоб,Жена и дочери во власти злой чахотки.1942
<Н. М. АРХАНГЕЛЬСКИЙ>
Вот, круглолиц, румян и черноглаз,С приветливой улыбкой, в светлой рясе,Ты быстро входишь в наш уютный класс.Какая тишина, какой порядок в классе!И длится увлекательный рассказО снах Иосифа, о блудном свинопасе,О том, как Моисей народ в пустыне спас,О муках на кресте и о девятом часе.Я помню институтский юбилей,С гирляндами венков, цветов и вензелей,Ты соприсутствовал смиренно двум владыкам.Был архиерейский хор для нашей церкви дан.И слушала толпа блестящая дворян,Как лик торжественно перекликался с ликом.1942
<Н. Н. КОСТЫРКО-СТОЦКИЙ>
Едва окончив университет,В наш Институт ты был назначен сразу.И скромно прослужил здесь тридцать лет,Не выехав из Нижнего ни разу.Умеренный и мудрый Архимед,Ни фальши не причастный, ни экстазу,Как математик, презирал ты фразу,Любил охоту, был в душе поэт.Всегда благожелательный и чинный,Длинноволосый, с бородою длинной,Ты бремя жизни терпеливо нес.Я вижу, как проходишь ты Откосом,В очках, прямой, костлявый, с длинным носом,А за тобой бежит легавый пес.1942
<А. П. НИКОЛЬСКИЙ>
Ни росту, ни манер ты не имел,Словесник грузный в вицмундире старом,Лишь вечно раздражался и кипел.И был за это прозван Самоваром.Составить хрестоматию сумел,А собственную жизнь развеял паром.Из-под очков пылали глазки жаром,И носик, разгораясь, пламенел.Переходя к запою от запоя,Ты забывал, что в водке нет покоя,