– …даю обязательство…

Выделялся ломкий голос левофлангового, перепоясанного кавалерийской портупеей. Он выпячивал грудь, поднимался на цыпочки.

– «За пролитую кровь нашего народа, за матерей и отцов, жен и детей, братьев и сестер, убитых и замученных фашистскими палачами…»

Ветер уносил к неспокойному небу голоса партизан и шепот повторявшей клятву толпы.

– «…И не жалея своих сил, а если понадобится, то и жизни…»

Катерина Борисовна почти физически ощущала тяжесть каждого слова, падавшего на ее изболевшее сердце. Она шевелила губами, неслышно повторяя то, что выкрикивал Михаил Васильевич.

– «Быть смелым, храбрым и решительным с врагом…»

Таким был Игнат, она знает: такие и ее сыновья, однажды произнесшие клятву.

– «Быть честным, дисциплинированным, революционно бдительным и хранить нашу военную тайну партизанского движения», – эту фразу учитель прочитал раздельно, трижды делая паузу, как бы вслушиваясь в ответ.

– «…Выполнять приказы своих командиров, политработников и рабоче-крестьянского правительства. Клянусь!..»

– Клянусь! – раньше других, громко повторила Катерина Борисовна.

Партизан с забинтованной головой даже вздрогнул от неожиданности.

– «И, если я отступлю от этого своего торжественного обещания, пусть покарает меня суровая рука революционного закона и вечное презрение моих товарищей!»

Принявшим присягу объявили, что у колхозного амбара, за сельсоветом, будут выдавать оружие.

Новенькие взапуски побежали по улице, под смех и озорные советы старых партизан. Каждый понимал: оружия на всех может не хватить или достанется ломака, вроде берданки сторожа Язепа со скотного двора, стреляющая в два конца, вперед и назад.

Катерина Борисовна тоже пошла вслед за спешившими. Она не думала ни об автоматах, ни о винтовке. Мысли ее теснились вокруг чего-то, как ей казалось, более важного.

У самого входа в село, за белевшей в сумерках непролазью набухшего снега и торчащими кольями тына, ветер метал солому раскрытого стога. Чернела одинокая, словно нарочно выторкнутая из сугроба, труба сгоревшей кормокухни. Левее помахивали сухими надломленными ветками низкорослые яблони, скрипели распахнутые ворота пустого овина…

Война оторвала мужика от земли, от постоянной извечной заботы, научила не жалеть ни свое, ни чужое… Катерине даже показалось обидным, что рядом шумела калядным весельем улица.

А гармонисты в кругу девчат и лихих кавалеров, заняв всю проезжую часть, разводили мехи «от тына до Мартына»…

Вскидывая на ветер платки, танцорки мягко отбивали валенками чечетку-полечку. Далеко, на другом краю, брехали собаки. Непримиримо-настойчиво ржал чей-то жеребец. Со дворов, из хат тянуло теплым запахом жизни.

Две девушки в синих городского покроя пальто, обняв друг друга за талии, слушали, что им рассказывал товарищ К.

Он, поигрывая свисавшей от кобуры цепочкой, как темляком шашки, с чуть презрительной улыбкой объяснял двум этим штатским основу стратегии.

– Тут важно учитывать психологию противника… знать периоды его кризиса. Ну, как вам сказать?.. Вот вы доярки.

– Свинарки, – несмело поправила одна, а другая добавила:

– В общем, животноводы мы…

– Тем лучше, здесь пример еще ярче. Фриц, скажем, выработал условный рефлекс. Рефлекс жратвы, рефлекс сна в определенное время. Понятно?

– Ну да. По утвержденному графику.

– Совершенно верно! – одобрил товарищ К. и, подняв указательный палец, спросил: – А если этот график нарушить? Что получится, ну?

– На все село визг!

– Аж перегородки ломают! Вы что, не знаете?.. Тоже небось поросят пасли…

Девушки засмеялись, понимая, что товарищ К. ожидал не такой ответ. Он нахмурился. Да тут еще Федя, на рысях разыскивающий друга, увидел его и закричал:

– Кузя! Кузька-а!

Товарищ К. невольно оглянулся на крик, чего не следовало делать, тем более что это «дурацкое имя» было не знакомо девушкам. Надо бы пропустить мимо ушей. А длинноногий оболтус уже рядом повторил запыхавшись:

– Кузенька…

Правда, заметив девушек, Федя сообразил, козырнув, стукнул пятку о пятку:

– Товарищ К., разрешите доложить?

– Что у тебя? – не разжимая зубов, спросил товарищ К.