И – той зимой закончилось всё.

Лишь полвека спустя, умирая в монастыре, в схиме, под именем брата Сергия, – Прозоровский признался в страшной вещи. В том, что последствия применённого им лекарства оказались опаснее болезни.

Гораздо опаснее.

Четыре пятнисто-камуфлированные фигуры грамотно расположились в студии – не оставляя непростреливаемых зон и не попадая на директрисы друг другу. Бронежилеты, чёрные капюшоны с прорезями. 'Кипарисы' – автоматы-коротышки, удобные для стрельбы в замкнутых помещениях, почти не дающие рикошета. Гости оказались из СОБРа – если, конечно, эмблемы не были ещё одной маскировкой…

Канюченко – тоже в камуфляже. Правда, без капюшона, броника и автомата. Но ПМ в руке держал.

Надоела кабинетная жизнь генитальному сыщику, неприязненно подумал Лесник. Решил поиграть в крутого парня. В агента национальной безопасности. Ладно хоть руки не стали с лету заламывать да мордой в паркет тыкать. Похоже, г. Канюченко и сам до конца не понял, кого он тут поймал. Осторожничает.

– Ну что, не ждали? – нарушил тишину Канюченко. – Чего молчите? Не возмущаетесь? Не уверяете, что вы лучшие друзья господина Иванова, которым он доверил ключи от квартиры? Ничего, разговоритесь. Разговор у нас будет долгий и вдумчивый…

Лесник с интересом смотрел на Юзефа: как намерен выкручиваться обер-инквизитор? Собровцев в квартире и вокруг не меньше двух отделений, всех не зацепишь. И глаза всем не отведёшь. Тем более что парни на взводе, адреналин в крови гуляет, сопротивляемость организма и мозга повышена. Уйти, в принципе, можно. Уйти и оторваться не проблема – но дальнейшая работа в Царском Селе тогда, мягко говоря, весьма затруднится.

На всякий случай Лесник прикинул партитуру жёстких действий.

Юзеф сидел с крайне недовольным видом. Посмотрел на майора, на собровцев – с сомнением. Потом встал и медленно, держа руки на виду, пошёл в сторону Канюченко. Тот предостерегающе дёрнул пистолетом. Обер-инквизитор остановился в двух шагах от него и произнёс фразу – очень тихо, Лесник услышал, но не был уверен, что камуфляжники хоть что-то разобрали.

Фраза была странная и в сложившихся обстоятельствах неуместная:

– Фараон Тутанхамон страстно любил кабачковую икру.

Через секунду Лесник все понял и с трудом сдержал ещё более неуместный смех.

Канюченко на мгновение стал похож на лунатика, внезапно проснувшегося на узком и скользком карнизе. Впрочем, быстро пришёл в себя.

Но за это мгновение майор переменился. Взгляд и выражение лица стали иными, настолько иными, что показалось, будто дело происходит в кино: камера останавливается, актёра быстро меняет загримированный под него дублёр – мотор! – и фильм продолжается с другим человеком в той же роли. С похожим, но другим. Даже затянутая в камуфляж фигура словно бы изменилась – осанка, манера держать плечи и голову, – все другое.

Креатура, понял Лесник.

Креатура Юзефа. Будем надеяться, что ребята из СОБРа с такими штучками дела не имели…

Дальнейшая сцена разыгрывалась исключительно для четверых зрителей в чёрных капюшонах.

Юзеф достал удостоверение в красных корочках, показал в раскрытом виде майору. Тот якобы читал, даже чуть шевелил губами. За удостоверением последовала сложенная вчетверо бумага – Канюченко развернул, тоже изучил самым внимательным образом. Вернул, вытянулся по стойке смирно, вскинул ладонь к виску: 'Извините. Срочный сигнал, наводить справки было некогда…' Повернулся к одному из замаскированных: 'Отбой, Стаc! Ошибка вышла. Своя своих не познаша…'

При последних словах майора Лесник напрягся, пытаясь разглядеть сквозь прорези капюшона реакцию Стаса. Фраза эта, насколько Лесник уяснил из опыта общения с Канюченко, была для майорского лексикона не характерна. Да и голос звучал чуть по-другому, чем минуту назад.

Но все прошло гладко. Стас, похоже, бывший у собровцев за главного, коротко махнул рукой – все четверо вышли, так и не произнеся ни слова. Тяжёлые ботинки загрохотали в сторону прихожей, Лесник уловил слово 'фээсбэ' в коротких репликах, которыми обменивались уходящие.

Канюченко остался.

Вернее, остался некто, похожий на замначальника РУВД.

Интересные дела, подумал Лесник. Юзеф человек куда как занятой, а подготовка креатуры – дело долгое. Кропотливое. Запрограммировать личность на однократное действие можно и за один гипносеанс, но креатура… Креатура даже первого уровня, с простейшим набором функций – это не меньше десятка сеансов активной суггестии. Плюс время релаксации между ними… Плюс регулярные закрепляющие сеансы. Но Юзеф с первым уровнем возиться не станет, зачем ему тупой болванчик на побегушках… Значит… А ведь он сказал: три креатуры. Три здешних креатуры. Царскосельских. Все меньше верится в случайно оказавшегося здесь агента Радецки, случайно прихватившего на задание персик со сверхважной информацией… Скорее всего, сейчас все идёт не по планам обер-инквизитора, вкривь и вкось, – но что-то он здесь готовил. Давно и тщательно.

– Проверь, что там с ребятами, – сказал Леснику Юзеф. Понятно. Не хочет лишних ушей в беседе со своей креатурой… Обер-инквизитор словно услышал невысказанную мысль и добавил:

– И возвращайся, есть что обсудить – втроём.

Слегка помятые бойцы были в порядке, если не считать разбитого носа у одного из них. Лесник положил пострадавшему руки на плечи и скороговоркой прочёл колядку, обращённую к Ладе-матушке – кровотечение прекратилось. Способ старый, но действенный, именно на нем построил Григорий Ефимович Распутин свою головокружительную карьеру.

В студии, куда вернулся Лесник, Юзеф продолжал инструктировать второе 'я' майора Канюченко: