Владимир Савченко
Отступник - драма Федора Раскольникова
Савченко Владимир Иванович
Отступник: драма Федора Раскольникова.
Невероятна судьба героя книги. Предводитель свирепых кронштадтских матросов -гроза буржуазных кварталов Петрограда лета 1917 года, правая рука Ленина и Троцкого в дни Октября, герой гражданской войны, флотоводец, дипломат и писатель, Федор Раскольников - один из первых советских 'невозвращенцев', в конце 1930-х порвавший с установившимся в стране 'царством социализма'. Только теперь стало возможным непредвзято проследить за духовной эволюцией этого незаурядного человека. Читателя потрясут многие страницы книги.
Это и картины гражданской войны. Это и сцены из 'политических закулис' - неизвестные эпизоды принятия судьбоносных для страны и не всегда бесспорных решений кремлевскими политиками от Ленина до Сталина.
Одна из сюжетных линий повествования - история сердечной драмы Раскольникова, его трудного брака с писательницей и поэтессой Ларисой Рейснер, натурой мятущейся, страстной и безудержной. Читателю откроется и тайна бурных ее романов с Николаем Гумилевым, Троцким, Карлом Радеком.
В книге использованы личные архивы Раскольникова, семейства Рейснер, вдовы Раскольникова - Музы Васильевны Раскольниковой-Каннвез, подданной Франции.
Глава первая
К дебаркадеру в Ораниенбауме поезд подошел уже переполненный, обвешанный солдатами и матросами, облепившими вагоны со всех сторон, даже на крышах лежали, цепляясь за трубы.
- Откуда их черт несет, да с оружием? Два поезда пропустил, не мог сесть…
- Драпают с фронта, надо полагать, сукины дети. Ну, Россия…
Говорили двое, пожилой пехотный офицер без погон, должно быть, как и Раскольников, из Кронштадта, и рослый господин в форме путейского чиновника, говорили на бегу, поезд еще не остановился, но толпа подхватила обоих, понесла вдоль вагонов. Офицер тащил за собой, сильно перегибаясь на одну сторону, перевязанный веревками тяжелый фанерный чемодан, штатский был налегке.
- Держитесь за мной, попробуем пробиться! - прокричал им Раскольников, приметив вагон, из которого высаживались люди.
Им удалось протиснуться в тамбур. Раскольникова отнесло потоком к середине тамбура, прижало к косяку двери, ведущей в вагон, офицер и чиновник застряли у самого входа. Дверь в вагон была открыта, и видно было, что и там набито. Пахло немытыми телами и крепкой махоркой.
С перрона все напирали. Шум и толкотня усилились, когда поезд тронулся. Сквозь грохот колес прорезался испуганный голос пожилого офицера:
- Что вы делаете? Оставьте чемодан, там документы…
- Туды его!.. И офицера… - разом загомонили злобные возбужденные голоса. - Тычком, поддай… туды!..
Раскольников рванулся к выходу.
- Не сметь! - закричал он. - Оставьте человека…
Сильные руки схватили его за плечи, приперли, как пригвоздили, к косяку двери. У самого лица он увидел воспаленные глаза здоровенного солдата с рыжей бородой, в распахнутой шинели, надетой на грязную нательную рубаху.
- Стой, куды? Ты кто? Офицер? Без погон? Скрываисси?
- Братцы, еще офицер! Туды его… - От выхода пытался просунуться к ним безбородый солдат с такими же, как у рыжего, красными сумасшедшими глазами.
Рыжебородый тянул Раскольникова к выходу, но Раскольникову удалось сбросить с себя его руки. Он выхватил из-за пазухи револьвер. Выстрелил в потолок.
- Назад! Все назад! Застрелю!
Перед ним очистилось небольшое пространство.
- Не двигаться! Буду стрелять!
Офицера в тамбуре уже не было, значит, его выкинули из вагона, вместе с чемоданом.
- Вы звери или люди? Что вы сделали с человеком? За что?.. Не подходи, буду стрелять!
- Какой боевой! Ладно, опусти наган, - заговорил солдат с пышной русой бородой, в потрепанной, но ладно сидящей на нем шинели и в папахе набекрень. - За что, за что! Кто таков? Без погон. Дезертир, что ли?
- Это вы, как я вижу, дезертиры. Как вы едете? Никакого порядка. Драпаете с фронта?
- Нет, парень. Мы не дезертиры. Нашу часть переводят в тыл. Пригнали нас к Красной Горке, а эшелонов не дали. Вот и едем, как баре: в классных вагонах.
- Где ваши офицеры?
- А на что они, офицеры? - подмигнув своим, под одобрительные, хотя и осторожные смешки сказал солдат. - Офицеров мы оставили там, у Красной Горки, кого под аре стом, кого - как. С офицерами у нас разговор короткий. Да ты кто? Каких частей, гарнизону? По шинелке будто флотский…
- Я из Кронштадта.
- Из Кроншта-дта? - протянул солдат уважительно. - Из Кронштадта! Как же. Слыхали. Так кронштадтские своих офицеров всех потопили ведь.
- Не совсем так. Когда началось восстание, матросы убили нескольких особо ненавистных офицеров…
- Нет, ты ответь, почему ты без погон? - влез в разговор рыжебородый.
- Потому что наш Кронштадтский Совет запретил ношение погон. Мы пошли дальше Петроградского Совета, по приказу которого солдаты и офицеры уравнены в правах…
- Это мы знаем! Теперь все равны…
- Все, да не все. Кроме того, у нас командные должности- выборные.
Раскольников сделал паузу, заметив, что его слова произвели впечатление. Солдаты стали переглядываться.
- Что же, к примеру, рядового солдата могут выбрать полковым командиром?
- Хоть начальником дивизии, если человек способный и достаточно грамотный, чтобы справиться с делом.
- А не врешь?
Раскольников молча пожал плечами, спрятал револьвер.
- Этот, с чемоданом, и он кронштадтский? Тоже без погон.
- Я его не знаю.
- Что же ты за него заступался? Может, и он из тех, которых того?..
- Может, да - может, нет. Ни мне, ни вам это не известно. Действовать надо по закону, а не как бог на душу кому положит…
- По какому закону? Царскому? Царя боле нет.
- Зачем царскому? Революционному. У революции свои законы.
- Какие такие законы?
- Классовые. Основанные на интересах тех классов, которые делают революцию.