просит оказать содействие г-же такой-то». Вернувшемуся Семенову я передала эту карточку с просьбой передать ее генералу. Он вернулся не скоро.

– Что же? – спросила я.

Он неопределенно мотнул головой и стал равнодушно смотреть в окно. Время шло, генерал не подавал признака жизни. Я сунула в руку Семенова полтинник. Он молча опустил его в карман и куда-то отправился. Вернувшись, опять мотнул головой и опять стал смотреть в окно. Меня разбирало нетерпение. Ведь я вообразила, что нет ничего проще, как выйти ко мне, объяснить дело сына и пустить меня к нему на свидание!

Я опять подошла к Семенову:

– Что же генерал?

Семенов посмотрел на меня с снисходительным сожалением.

– Вот еще, генерал! – протянул он и решительно добавил: – Поручик выйдет.

– Но мне надо видеть генерала!

Семенов мотнул головой сверху вниз и отвернулся. Я отошла и села. С каждой минутой я все более падала духом…

Наконец после ожидания, показавшегося мне вечностью, в передней появился какой-то офицер с моей карточкой в руке. Он оглядел меня с ног до головы.

– Вы такая-то? – спросил он, тоже не прибавляя ничего к фамилии.

– Да, я.

– Что вам нужно?

– Мне нужно видеть генерала!

– Зачем?

– По делу сына.

– Вы можете объяснить мне.

– Нет, – сказала я твердо. – Прокурор дал мне карточку к генералу, а не к вам. И я именно генерала хочу видеть!

Офицер поглядел на меня сверху вниз, пожал плечами и ушел.

Опять потянулось время. Я встала и заглянула в соседнюю комнату, где сидели офицеры. Увидя меня, они переглянулись и один из них громко крикнул:

– Семенов! Ты чего смотришь?

Семенов направился ко мне.

– Сидите смирно, – внушительно сказал он. Немного погодя вышел другой офицер:

– Вы непременно хотите видеть генерала?

– Да, хочу!

– Но вы можете мне сказать все, что вам нужно.

– Нет, я хочу видеть генерала.

Потом-то я поняла, насколько мое желание было бесполезно и нелепо. Но я воображала, что карточка прокурора палаты подействует, что генерал меня выслушает; вообще из того, что я видела и слышала в передней, я вынесла впечатление, что надо просить кого-нибудь другого, а не этих бесчувственных офицеров.

Спустя еще полчаса в дверях наконец показался третий офицер.

– Пожалуйте! – сказал он.

Обрадованная, я бросилась к двери. Он быстро загородил ее.

– Не торопитесь! Следуйте за мной!

Мы прошли две комнаты. В третьей, у противоположной двери, стоял седой, с густыми бровями генерал и держал в руках мою карточку. То был генерал Шрамм. Его окружали офицеры, как бы охраняя. Мой провожатый остановил меня на пороге входной двери, так что между мной и генералом была целая комната.

– Говорите отсюда! – сказал офицер, смотря на меня в упор и следя за каждым моим движением.

Только после, вспоминая эту дикую обстановку, я сообразила, что во мне видели опасную женщину… Входя сюда, я надеялась рассказать историю сына и выяснить всю жестокость его ареста. Но обстановка была такова, что я была совершенно уничтожена. Генерал тоже оглядел меня с головы до ног.

– Что вам нужно? – сурово спросил он.

– Вы арестовали моего сына, вы держите его в тюрьме, и нам, родителям, совершенно неизвестно за что, – заторопилась я. Он тотчас же прервал меня:

– Да, арестовали! Да, держим в тюрьме! А родителям мы и не обязаны объяснять за что.

– Но мой сын не мог совершить государственного преступления в дороге. Он жил у нас девять месяцев, мы знали каждый его шаг, и вдруг, когда ему разрешено ехать на Урал, вы здесь, в Москве, перехватываете его и арестуете! За что?

– Повторяю вам, сударыня, я не намерен объяснять за что! Арестовали – значит, так нужно было.