своем докладе гнев и, вероятно, чувство вины от всего увиденного, он тем не менее полагал, что подобно многим докладным запискам его послание будет отправлено в пыльные архивы вице-императорского дворца, где благополучно и канет. Поэтому совершенной неожиданностью стала новость о том, что его доклад переправлен в Пекин. Но еще большее удивление вызвало решение Пекина принять по его докладу определенные меры. Император Даогуан, как правило, не прибегал к насилию. По характеру полная противоположность своему отцу, он, казалось, имел в жизни единственную цель — деньги, предпочитая их копить, а не тратить на какие-то грандиозные затеи; так, он отменил ежегодные поездки на охоту в Жэхэ, сочтя их чересчур дорогостоящими.
Мартин не сожалел о сделанном. Даже если забыть об увиденном собственными глазами, он все равно считал отвратительным стремление соотечественников наводнить целую страну столь разрушительным зельем просто потому, что у них нет денег для честной торговли.
Не испытывал он никаких добрых чувств и к чиновникам, вроде губернатора Вэня, наживавшихся на болезненном пристрастии своего народа. Вмешиваясь в чужие — в представлении отца и Адриана — дела, он в то же время уверенно смотрел в будущее: если императорское правительство решит запретить незаконную торговлю в Кантоне, это будет означать конец проникновению сюда варварских купцов, отчего Баррингтоны только выиграют.
Этот козырь он мог с легкой душой выложить перед отцом и братом, но не стал этого делать, потому что с головой ушел в свою собственную тайну. В мире, где красота продавалась на каждом углу, прелюбодеяние подверг бы осуждению любой здравомыслящий человек. Но прелюбодеяние с золовкой выходило за рамки всякого приличия.
Однако как мог он устоять перед женщиной — женщиной своей расы, такой красивой, кажущейся такой несчастной из-за дурного обхождения мужа… и так страстно его желавшей? После возвращения он с первого взгляда понял: их влечение друг к другу непреодолимо; через сорок восемь часов она была в его постели.
Ему приходилось ступать по лезвию ножа. Чуньу знала об их связи и более того — поощряла ее, охотно стояла на страже, когда ее господин с золовкой предавались греху. Она считала долгом угодить своему повелителю, возможно, потому, что сама постарела и подурнела, и наилучшим способом обеспечить будущее было держать в своих руках тайну, грозящую хозяину опасностью.
Но что значила опасность, когда он мог обнимать это цветущее бело-розовое тело, целовать эти страстные губы, любоваться блеском каштановых волос?
Мартин Баррингтон впервые видел сампан с таким роскошным убранством, начиная с установленного посреди палубы красного шелкового подога с подобранными в тон боковыми занавесями и кончая сверкающими на солнце до блеска отполированными веслами. А вот человек, который вскарабкался по трапу на джонку, явно не относился к маньчжурской знати, это был китаец — небольшого роста, худощавый, с тонким лицом и твердым взглядом.
— Баррингтон, — он коротко улыбнулся, — я Линь Цзэху, специальный уполномоченный императора. Прислан для восстановления порядка на юге. Вы будете выполнять мои указания.
В начале марта «Королева Янцзы» вошла в широкое устье Жемчужной и стала подниматься вверх по реке. Этому предшествовал трудный переход вниз от Янцзы по бурному Восточно-Китайскому морю, над которым все еще ревели зимние штормы, и поэтому Линь и его люди большую часть пути лежали пластом, сраженные морской болезнью. Но в спокойных водах реки они быстро пришли в себя, и сейчас с верхней палубы Линь наблюдал, как над берегом все четче вырисовываются пагоды Кантона.
— Какие указания вы получили превосходительство? — поинтересовался Мартин.
— Я здесь для того, чтобы покончить с опиумной торговлей.
— Да, но каким образом вы предполагаете это сделать?
— Каким образом? — Линь принял удивленный вид. — Я покончу с торговлей, уничтожив весь опиум в Кантоне и всех, кто на нем наживается. Вы будете меня сопровождать с дюжиной ваших лучших людей.
Они сошли на берег — Линь и двадцать его солдат, Мартин с дюжиной хорошо вооруженных матросов. Весть об этой джонке уже разнеслась по реке, без сомнения, в городе ждали ее появления, но никто не предполагал, что на борту окажется сам императорский уполномоченный. Толпы людей собрались поглазеть на Линя, который с корабля прямиком направился в губернаторский дворец. Гонцы опередили его, и губернатор Вэнь Чжосу вышел на портик своего дворца для встречи высокого гостя.
— Линь Цзэху, ваше превосходительство. — Вэнь низко поклонился и затем взглянул на Мартина. — Могу я узнать, что привело вас сюда?
— Я ищу опиум, — ответил Линь.
— Опиум? Ну что же, ваше превосходительство, в таком случае вы не ошиблись с выбором места. О да, у нас здесь есть опиум.
— Так я и думал. — Линь прошел мимо губернатора в приемную, где ждали другие чиновники, в том числе, как заметил Мартин, и Сун Танчу. — Где этот опиум?
— Он хранится в надежном месте, ваше превосходительство.
— А здесь, в вашем доме, ничего нет?
— О, ну… — Вэнь потер руки.
— Пусть принесут.
Два секретаря выбежали за дверь, Линь занял кресло, в котором Вэнь принимал просителей, и обвел взглядом комнату. Свита встала за его спиной.
— Ваше превосходительство, не угодно ли попробовать трубочку? — Вэнь явно не знал, то ли бояться, то ли радоваться появлению и запросу Линя.
— Мне угодно видеть этот опиум, — ответил Линь.
Вэнь взглянул на арку, ведущую во внутренние покои. Там уже ждали сигнала вернувшиеся секретари в сопровождении четырех рабов с подносами, на которых стояли маленькие коробочки. Вэнь кивнул, и подносы внесли в кабинет.
— Баррингтон! — позвал Линь. — Это опиум?
Мартин вышел из-за его спины, открыл одну из коробочек, взял щепотку порошка и понюхал.
— Да, это опиум.
— Его вы купили у варваров? — Линь впился взглядом в Вэня, которого начала бить дрожь. — Или получили в качестве взятки за разрешение выгрузить их товар?
Вэнь в замешательстве пробормотал что-то невнятное.
Линь повернулся к секретарям.
— Сколько ящиков опиума в Кантоне в настоящий момент?
Секретари посмотрели на губернатора.
— Несомненно он виновен, — сказал Линь. — Казнить его.
Казнь была произведена с присущей китайцам неотвратимой стремительностью. По полу покатилась голова Вэня с застывшим выражением недоуменного ужаса.
— Итак, — сказал Линь, — сколько ящиков опиума в Кантоне в настоящий момент?
— Очень много, ваше превосходительство, — поторопился с ответом Сун. — Возможно, до двадцати тысяч.
— Вы знаете, где найти эти ящики?
— Большая часть находится на складах варварских купцов.
Линь кивнул:
— Соберите своих солдат и проводите меня к этим складам.
По всему берегу затрещали выламываемые двери, забегали испуганные люди. Потревоженными муравьями сновали китайские чиновники, а Линь и его люди методически опустошали один склад за другим, штабелями громоздили на пристани ящики с опиумом, разбрасывали по ветру и пускали по воде драгоценные списки покупателей, счета и накладные.
— Вы, негодяи! — глядя на улетучивающиеся барыши, вопил английский купец, к которому они нагрянули. — Что все это значит? Вы кто, разбойники? — Он уставился, на Суна, шагавшего рядом с
