– Цыц! - прикрикнул он. - Два месяца без бабы. Понимать должна! - Он шагнул через порог, поправляя на ходу автомат, и вдруг остановился в раздумье: - Ладно. Сначала родных навестим.
– Твоих родителей? - переспросила она. - Так они ждут позже, я же тебе говорила. Сам же время назначал!
– Не родителей!.. - усмехнулся он. - Крестных. Вали за мной.
Они свернули в боковой переулок и через минуту вышли на улицу Сталина.
Электростанция была взорвана. Водопровод - тоже. Когда начальник РОМ захотел напиться, кран жалобно зашипел, два раза булькнул и безнадежно смолк. Телефон тоже не работал.
Начальник вскрыл тщательно замаскированный в стене сейф, сказал дежурному:
– Ставлю на двадцать один ноль-ноль. Ты готов?
Дежурный кивнул:
– Они будут здесь с минуты на минуту.
– Надо, чтобы всосались, сволочи. По кабинетам разбрелись, - сказал начальник. - Обжились. В двадцать один ноль-ноль самое время. - Он закрыл сейф, поправил отклеившийся уголок обоев. - Разнесет их за милую душу, - добавил он с удовлетворением.
Дежурный снаряжал обойму своего 'ТТ'. Патроны с сухим лязганьем исчезали под срезом. Дежурный передернул затвор, щелкнул предохранителем, сказал:
– Можем идти, - и спрятал пистолет в боковой карман.
Начальник обвел взглядом пустые стены. На тех местах, где еще вчера висели портреты, темнели прямоугольники невыцветших обоев. В углу стоял эмалированный таз, доверху наполненный обгоревшими бумагами. Начальник пошевелил золу палкой, и зола, еще хранившая форму сгоревших листов, рассыпалась в прах.
Дежурный взял со стола автомат, щелкнул затвором и перебросил ремень через плечо:
– Присядем?
Начальник улыбнулся в ответ:
– На счастье? Давай.
Они не успели сесть. Из-за приоткрытой створки входных дверей стеганула автоматная очередь. Падая, дежурный машинально сорвал трубку бесполезного уже телефона и крикнул:
– Немцы!
Начальник словно сломался пополам и без стона вытянулся на полу.
Сквозь туман гаснущего зрения дежурный увидел, как из-за отодвинувшейся створки высунулась белобрысая голова, а чуть ниже, из-под серого, мышиного цвета плаща дуло автомата. Это был Семен Бойко.
– Не-емцы, - хрипло повторил дежурный и дал очередь по дверям. Пули прошили филенку от пола до потолка, Клавдия вскрикнула. Семен сморщился и, слегка оскалив ослепительно белые зубы, повел дулом автомата, словно кончиком поливного шланга. Пули аккуратно вспороли пол, пройдя сквозь тело дежурного дымными вспышками.
– Жива? - равнодушно спросил Семен. Оглядел Клавдию с головы до ног и, заметив, что из левого плеча обильно течет кровь, добавил с сожалением: - Лучше бы тебя сразу убило. На кой ты теперь? Все равно не баба.
Клавдия завыла. Трупы, кровь на полу. На ее лице отразились страх и растерянность.
– Не надо бы этого, Сеня, - сквозь слезы сказала она.
– А они нас? - снова оскалился он. - Молчи лучше, а то и тебя туда же отправлю!
Он подошел к убитым, перевернул их ногой и, брезгливо морщась, забрал 'ТТ' у начальника и автомат у дежурного, шагнул к окну и тщательно вытер кровь на оружии портьерой.
Стенные часы ударили пять раз. Семен выстрелил. Пуля пробила маятник. Часы поперхнулись и смолкли.
Он вышел на улицу. Клавдия сидела на ступеньках крыльца и, зажимая раненое плечо, стонала.
– Куда же теперь, Сеня? - спросила она.
– Куда хочешь, - сказал он равнодушно. - Считай, что я тебя списал ввиду полного износа.
Таня ушла домой растерянная. В голове был полный сумбур. 'В самом деле, - думала она, - отец может выдать Гену. Запросто. Увидит случайно на улице, окликнет первого попавшегося немца, и все. Отец…' Она не искала оправдания тому, что уже задумала совершить. Не вспоминала обиды, побои, оскорбления, мать, умершую много лет назад 'от горя', как однажды выразился сам отец. Таня решила про себя: если отец захочет выдать Гену, она его убьет. Вот так, просто - возьмет и убьет.
– Ты ничего сама не решай, - сказала ей Маша. - Особенно сгоряча. Приходи ко мне, обсудим вместе.
'А чего обсуждать? - спрашивала себя Таня. - Это только мое дело. И нечего мне вмешивать в него Генкину мать'.
Она вышла на Коммунистическую улицу. Эта дорога была самой короткой.
Она шла задумавшись и поэтому не обращала внимания ни на вдруг вспыхнувшую совсем неподалеку стрельбу, ни на Бойко, который вот уже целых три минуты почти наступал ей на пятки. Клавдия плелась чуть поодаль.
Наконец, Бойко остановился на мгновение, что-то решая, потом тихо окликнул:
– Девушка!
Таня вздрогнула и остановилась. Он подошел к ней и властным, привычным жестом притянул к себе.
– Хорошенькая, - он похабно улыбнулся, отыскивая глазами подходящее место для того, что задумал совершить. Заметив у забора брошенную кем-то повозку с домашним скарбом, приказал:
– Иди. Туда.
– Что вам нужно? - одними губами спросила Таня.
Он снова улыбнулся, и по этой жадной улыбке она поняла все.
– Не вздумай удирать, - сказал он назидательно и повел дулом автомата.
Таня поняла, что нужно бежать, но у нее не было сил. Она вдруг почувствовала слабость - ошеломляющую и болезненную. Она почувствовала, что не может сопротивляться, не может даже кричать. Она послушно повернулась, направилась к повозке. Он шел позади, на ходу снимая плащ. Около повозки бандит бросил плащ на землю и снова повел дулом автомата.
– Давай, не тяни.
– Не тронь ее, - зло прищурилась Клавдия.
– Цыц, - тихо сказал он. - Дырка будет. Встань вон там, стерва.
– Не тронь! - Клавдия бросилась на него с кулаками.
– Ах, ты, - он дал очередь. Клавдия отскочила. - Это предупреждение. Еще раз помешаешь, покойницей будешь. Понятно объяснил?
– Понятно, - кивнула она. - А теперь меня послушай, Сеня. Ты меня еще вспомнишь, Сеня. Сегодня вспомнишь. - Она повернулась и побрела, опираясь здоровой рукой о стену дома.
Таня бросилась бежать. Бойко оглянулся, поднял автомат, начал выцеливать прыгающую на кончике мушки фигурку. Потом скосил глаза на расстеленный плащ и облизнул пересохшие губы. В несколько прыжков он настиг Таню и наотмашь ударил ее прикладом автомата по голове. Остановился над распростертым телом - чувствовалось, что колеблется: пристрелить или взять с собой? Потом взвалил Таню на спину и зашагал в сторону своего дома.
А по главной улице уже оживленно двигалась немецкая техника, брели солдаты. Распаренные дневным зноем, они вяло вышагивали в ротных колоннах, с любопытством оглядывая дома, распахнутые окна, брошенную утварь.
