Но Рина и сама теперь знала, что и как писать Леопольду. Многое поняла она там, на берегу лесной речки, и письма ее становились с каждым разом полнее, душевнее, ярче. И весточки из тылового городка задерживались, опаздывали, но все же догоняли Леопольда под Оршей, Борисовом, на Березине, на пути к Неману. А его ответных писем с нетерпением ждали девчата на лесозаготовках.

Рина еще ни разу не написала самого заветного слова «люблю», не решалась, но вот-вот была готова его сказать. И вдруг письма Леопольда прекратились. Их не было день, два, неделю. Что случилось? Она смотрела на почтальона то с надеждой, то со страхом. Подруги утешали ее, говорили, что все в порядке, просто войска быстро перемещаются, почта не поспевает за ними. Но она-то чувствовала: произошло что-то тяжкое. Ранен? Убит? Пришло отчаяние. И она поняла себя.

В один из июльских дней написала Леопольду: «Люблю и жить без тебя не могу, жду, жду встречи, чтобы никогда не расставаться».

Это письмо очень долго добиралось до гвардии старшего лейтенанта Некрасова. Он получил его только в конце августа, когда вернулся в свой полк. Как мы знаем, под деревней Родзевичи, во время броска на немецком бронетранспортере, он был в третий раз ранен и около полутора месяцев пролежал в госпитале. Его ответ на Ринино признание пришел на Большую Полянку, в дом номер 41, только в сентябре сорок четвертого года. Письмо его дышало нежностью и счастьем.

Октябрь сорок четвертого года. Восточная Пруссия. Тугие, промозглые ветры с Балтики. Густые туманы. Холодные обложные дожди. Набухшая влагой земля. С запада, севера и юга непрестанный гул орудий.

В недавно захваченных немецких землянках размещаются подразделения 248-го гвардейского стрелкового полка. Приводят себя в порядок. Ждут пополнения. Гвардейцы знают, что отдых короток. Вот- вот оставят сухие землянки, где можно скинуть шинели и погреться у печурок — и снова в путь по незнакомой земле.

— Там, в прифронтовом лесу, близ городка Гросс-Роминтен, я впервые увидел гвардии старшего лейтенанта Некрасова, — рассказывает Георгий Прокофьевич Конов. — Я только что прибыл в гвардейский полк и вступил в командование первым батальоном. В этом лесу и принимал подразделение.

Можно себе представить, как внимательно и придирчиво знакомился с батальонным хозяйством, присматривался к людям этот кадровый военный. Георгий Прокофьевич начал свою армейскую службу задолго до войны. Был красноармейцем, командиром отделения, старшиной, а после окончания курсов и политруком в стрелковом полку, которым командовал полковник Кутепов. Кутепов со своей частью неотразимо держался в сорок первом, ему принадлежат знаменитые слова: «Будем стоять, пока живы». О нем писал Константин Михайлович Симонов в своей книге «Разные дни войны».

Воспитанник Кутепова, Г. П. Конов в войну был комиссаром отдельного пулеметного батальона, командовал стрелковым батальоном, водил разведотряд дивизии в ночной поиск. Тяжело раненный, долго мыкался по госпиталям и вот осенью сорок четвертого вернулся на фронт.

Принимая подразделение гвардейцев, Конов приказал поочередно вызвать ротных командиров, чтобы обстоятельно побеседовать с каждым. Ему хотелось понять и почувствовать, с кем доведется делить опасность, радость и горе.

— Вслед за командирами стрелковых рот, прошедшими огонь и воду фронтовиками, — вспоминает Георгий Прокофьевич, — вошел хорошо сложенный, крепкий юноша. Он показался моложе своих товарищей, розовощекий, круглолицый. Но, видать, тоже обстрелянный. Обмундирование на нем подштопанное, кое-где и прожженное, сидело ловко и ладно. Кирзачи ушиты, как хромовые. Клапаны на ушанке плотно уложены. Выправка отменная, как у настоящего кадрового офицера. Понял, что его внешний вид — не подделка, дескать, к начальству иду — причепурюсь, нет, видно, себя всегда так соблюдал. Честь отдал четко. Докладывает: «Товарищ гвардии капитан, командир первой минометной роты гвардии старший лейтенант Некрасов прибыл по вашему приказанию». И улыбнулся — так доверчиво и, знаете, с достоинством… Не вспомню точно, о чем мы тогда беседовали, надо полагать, о подготовке личного состава, наличии и состоянии материальной части, оружия, боеприпасов, а я примечал: у него все до стежка военное, строевое, а вот улыбка — гражданская… В общем, он, как и другие ротные, мне понравился, тем более что вскоре узнал: коммунист, член партбюро части, награжден орденами и медалью «За отвагу», а в гвардейском полку служит целый год… Но настоящее наше знакомство произошло в бою…

Недолго отдыхал полк. Вскоре его, как и всю дивизию, находившуюся в армейском резерве, подняли по тревоге. Совершив ночной марш, часть вступила в новую схватку с врагом.

Вторая половина октября — время тягчайших испытаний для 11-й гвардейской армии, по боевым порядкам которой гитлеровцы нанесли мощный и тщательно рассчитанный контрудар в окрестностях города Гумбинена. Об этом вспоминают многие ветераны-гвардейцы, а командующий армией генерал К. Н. Галицкий в своих мемуарах отмечает, в частности, что 22 октября фашисты настойчиво развивали контрудар на участке, который удерживала 83-я гвардейская стрелковая дивизия. Силы противника были значительными: два полка моторизованной пехоты, поддержанные 40–50 танками.

В тот день, атакуя в северном направлении, немецко-фашистские части продвинулись до 5–6 километров и овладели двумя населенными пунктами на западном берегу реки Роминта и ворвались в третий. Немцы шли по хорошо знакомым местам, рассчитывая расколоть наши боевые порядки, вернуть себе земли Восточной Пруссии, сражались упорно и умело. Но и «здесь, — пишет К. Н. Галицкий, — их остановили подразделения 248-го стрелкового полка и мощный артиллерийский огонь 83-й гвардейской стрелковой дивизии».

В этих боях и продолжалось знакомство нового комбата со своим командиром минометной роты.

— Занимали позиции с ходу, ночью, — рассказывает Г. П. Конов. — Помню, выбрал свой командный пункт на старом немецком кладбище, в каменном склепе. Мрачное место, зато близко к ротам, связь удобная, укрытие надежное и — посуше: дождь лил как из ведра. Стрелковые подразделения зарывались впереди, а минометная рота располагалась неподалеку, позади, за пологим скатом. Я только пробирался на свой КП, где бегом, где ползком, а уже вижу: некрасовцы (так их в полку называли) заняли огневые. Минометы приведены в боевое положение, стоят в окопах, а солдаты, как кроты, зарываются в мокрую землю. Воды — на штык лопаты, а все равно копают… Где же Некрасов? Гляжу, он шагает правее — до нитки промок. С ним — связист, провод тянет… Увидел меня, подбежал: «Товарищ гвардии капитан, я в первую роту, там мой НП будет». Хотел было ему приказать, чтобы оставался со мной, но он опередил: «Там, — говорит, — обзор лучше. У нас, у минометчиков, как? Не вижу — не стреляю. А насчет связи не сомневайтесь — тотчас наладим». — . «Хорошо, — говорю, — действуйте». И он короткими перебежками двинулся вперед и вскоре исчез в темноте. Конечно, я понимал, что имею дело с бывалым офицером, но все же — в новой части, впервые — беспокоился, как-то у минометчиков получится, не подведут ли. И вот не прошло и получаса, как над головой запели наши мины — одна, другая, и на душе полегче стало. А на рассвете, когда фашисты ударили по батальону, минрота, хорошо пристрелявшись, дала шквальный огонь… Толково работала. Такое вот получилось мое знакомство с Некрасовым.

В те часы обстановка была противоречивой, сложной. Достаточно сказать, что частям Городокской дивизии пришлось отражать удар большой группы немецких танков, занимать круговую оборону и сразу после этого, перестроив боевые порядки, штурмовать восточную окраину Гумбинена, а потом и наступать к берегам Балтики. И в этом наступлении Г. П. Конов узнал еще одно важное качество командира минометной роты.

— Наш батальон был штурмовым, а это означало, что он должен решать особо сложные задачи в