Алек мог только мечтать. Но лэрд разбирался с мелкими нарушителями порядка, и очень редко его приговор был суров.

Он припоминал, как сидел здесь, в этом зале, рядом со смертным одром своей матери. Ее обрядили в самое красивое платье из синего льна, в нем она была похожа на принцессу. На грудь ей положили деревянное блюдо, куда дед насыпал горку земли и другую, поменьше, соли. Все предметы, дающие отражение, были убраны из Гилмура, вплоть до кинжалов и щитов, покрывавших стены, – их завесили пледами Макреев.

Клан был в трауре, и завывания ветра казались голосами плачущих женщин. Ему чудилось, что они, как духи, пролетают мимо, касаясь его невидимыми руками, будто разделяют его горе.

Пять волынщиков клана Макреев расположились в ряд, чтобы отдать последние почести дочери лэрда. Они играли погребальную песнь Макреев, мелодию непередаваемой скорби. В то утро он возненавидел звук волынок. А позже возненавидел все, связанное с Шотландией, – ее дикость, варварство, жестокость, суровость этих мест.

Внезапно звезды заволокло ночным туманом, что нередко случались в Гилмуре. И прямо к звездам возносился марш Макреев, небесный хор высоких и нежных голосов, и эта мелодия навевала и радостные, и горькие воспоминания.

И в эту минуту он вернулся в настоящее. Нет, ему не почудилось, – просто Хемиш снова нарушил его запрет. Упрямый осел!

Он повернулся и пошел в комнату. Лейтис стояла в дверях, и ее лицо выражало скорее смущение, чем презрение.

Она замерла, едва он приблизился к ней, и прижалась спиной к дверному косяку. Он уперся локтями в дверь и большими пальцами рук приподнял ее голову за подбородок, чтобы внимательно изучить ее лицо в мягком желтом свете свечей.

Его пальцы нежно прошлись по ее лицу, будто он пытался отыскать черты ребенка в лице взрослой женщины. В ответ она прикрыла глаза, оставаясь неподвижной. Но ее тело трепетало от его прикосновений, и нахлынувшая на него волна нежности напугала его самого. Он отпрянул и опустил руки, потом отступил еще на шаг.

– Где Хемиш достает трубы для волынки, Лейтис? – спросил он.

– Ты полагаешь, я скажу тебе, Мясник? – спросила она, мигая широко раскрытыми глазами.

– Я должен повесить старого осла.

Алек обнял ее обеими руками за талию и нежно привлек к себе, затем мягко подтолкнул ее к постели. Она опустилась на широкий матрас, отбиваясь ногами и руками, – юбки ее взлетели.

Он откинул волну ее волос и прижался губами к шее. Ей показалось, что ее кровь мгновенно вскипела, но она попыталась уклониться от его поцелуев.

– Нет, – сказала она, и это слово было и протестом, и приказом.

Он приподнялся и навис над ней.

А чего он, собственно, ожидал? Он уже готов был произнести эти слова: «Лейтис, я знал твоих братьев. Я знал тебя. Ты была лучшим товарищем моих детских игр и моей первой любовью».

Но он знал, что не следует раскрывать ей свою тайну. Он не хотел, чтобы в ее памяти его нынешний образ затенил и запятнал прежний. Он надеялся, что в памяти Лейтис навсегда останется мальчик Йен, вечно юный и невинный, не запачканный кровью и грязью войны.

Он чуть отпрянул и положил руку ей на талию, чувствуя, как поднимается и опускается ее грудь.

Лейтис повернула голову и уставилась на него глазами, полными отвращения. Она не выкажет своего страха, даже если он ее изнасилует.

Но время шло, а его дыхание становилось спокойнее и ровнее. Было очевидно, что инвернесский Мясник засыпает.

Его рука тяжело лежала на ее талии, как будто он имел на нее право. Но в этом жесте не таилось ни угрозы, ни обещания наказания.

Лейтис выждала несколько минут, пока не убедилась, что он крепко спит, и начала медленно сползать к краю кровати. Ее левая нога бесшумно коснулась пола, потом и правая. Осторожно поднырнув под его руку, она потихоньку сняла ее со своей талии.

Она встала и убедилась, что он крепко держит ее за подол юбки. Он приподнялся, схватил ее за руку и тянул назад до тех пор, пока она снова не упала на матрас всем телом.

– Я чутко сплю, Лейтис, – сказал он мягко.

– Отпусти меня, – сказала она с отчаянием, но он крепко прижимал ее к себе. Теперь ее щека лежала на его обнаженной груди. Кожа туго обтягивала его мускулы, грудь покрывали курчавые волоски, щекотавшие ее нос.

– Спи, Лейтис, – скомандовал он усталым голосом, и руки снова крепко обвились вокруг ее талии.

– Я хочу домой, – прошептала девушка.

И впервые в шепоте ее он расслышал беспомощность и слабость. Его железное объятие чуть ослабело, он слегка отодвинулся и запечатлел на ее лбу нежнейший поцелуй.

– Я тоже, – ответил он, к ее удивлению.

Его сон, как ей показалось, снова стал крепким и глубоким. Минуты шли, но каждый раз, когда она пыталась выскользнуть из кольца его рук, он вновь крепко сжимал ее, хотя и не просыпался. Он был ее злейшим врагом, он проявил свою власть, но при этом обладал удивительной способностью действовать на нее так, что у нее перехватывало дыхание, а сердце начинало биться учащенно. И, что гораздо хуже, он настолько притягивал ее к себе, что порой она забывала, кто он.

Ей не стоит столько думать о нем, пытаясь разгадать, что таится в его темно-карих загадочных глазах.