– Действия Седжуика были бессмысленными. Все равно что бить топором мух. Зачем сжигать деревню, которую теперь придется построить заново?

– Это и есть твое объяснение? – спросила она с гневом. Она повернулась к нему, но слова застряли у нее в горле.

Удивительно, что такой крупный мужчина мог поместиться в этом медном чане. В мундире он не выглядел таким огромным.

Его руки, покрытые негустыми черными волосами, лежали на бортиках чана, а колени доставали до подбородка.

Она заметила, что он намылил кусок ткани и принялся тереть себе плечи и по его груди побежала мыльная вода. Его рука двигалась медленно круговыми движениями, которые почти завораживали, потом он принялся намыливать и тереть свой плоский живот.

Он мог быть кем угодно. Скоттом. Воином. Но его взгляд, ровный и властный, был взглядом человека, привыкшего повелевать. Это был взгляд победителя, и, вероятно, в любую эпоху взгляд завоевателя был таким.

Она не была девственницей. Тогда почему же вид обнаженного мужчины так взволновал ее? Она приказывала себе отвести глаза или сказать ему что-нибудь резкое, показать ему, что она не лишилась дара речи и ума.

С огромной неохотой она была вынуждена признать, что инвернесский Мясник очень красив. Она уставилась в свою тарелку, напуганная предательскими мыслями, порожденными не только его наготой.

– Я не собирался тебя смущать, – сказал он ровным голосом, словно для того, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Мне приходилось видеть нагих мужчин и прежде. – Она постаралась придать бесстрастность своему голосу.

– Твоего Маркуса?

Она кивнула, хотя это было неправдой. Их единственное совокупление произошло в спешке, и она с самого начала крепко зажмурила глаза. Но она ухаживала за ранеными и больными и хоронила мертвых. Не раз она видела, как борются двое мужчин в килтах, и в конце схватки они оказывались голыми и спереди, и сзади, и все вокруг могли видеть их наготу.

Он снова замолчал, и тишину нарушал только плеск воды в чане да звук падения капель, походивший на шум дождя, а также стук мыла, когда он случайно прикасался им к бортику, намыливаясь.

Она встала и снова подошла к окну, стараясь не смотреть на него. В форту Уильям фонари уже зажгли, и цепь огней по всему периметру его стены оттеняла темноту ночи. Дальше был мост через лощину, и в руках ночного часового, шагавшего по мосту, трепетало пламя факела. Отсюда невозможно было бежать.

– Тебе никогда не приходило в голову уехать отсюда? – спросил он.

– Это было бы самым легким, – ответила она. – Тяжело, когда все вокруг вызывает горькие воспоминания.

– Воспоминания преследуют человека, куда бы он ни отправился.

– И тебя тоже?

– Да, но именно Шотландия навевает самые тяжкие воспоминания.

Вне всякого сомнения, он имел в виду Инвернесс. Она слышала легенды о жестокости, с которой он расправлялся с беспомощными пленниками только за их любовь к своей стране. Вот о чем ей следовало думать, а не о том, что он полон притягательного мужского обаяния и вызывает у нее непонятное любопытство.

– Гилмур – мой дом, – сказала она, – хотя я и не была здесь после смерти лэрда.

С минуту он молчал и наконец заговорил снова.

– Я думал, у вас есть предводитель, – произнес он мрачно.

– Никто из членов клана не смог бы заменить Нийла Макрея. А после войны в предводителе отпала надобность. Осталась всего маленькая горсточка Макреев.

– Ваш лэрд руководил мятежом? – спросил он тихо.

– Да, – ответила она, – но не дожил до конца войны. Он повел бы в бой своих людей против англичан хотя бы для того, чтобы отомстить за смерть своей дочери.

– Что ты хочешь сказать? – спросил он неуверенно. – Ее убили скотты.

Она покачала головой.

– Англичане принесли смерть и убийство в Гилмур.

– Ты лжешь, – возразил он по-прежнему тихо, но его голос звучал неожиданно страстно.

Она круто обернулась к нему, раздраженная его недоверием.

Он стоял на одной ноге, подняв другую, собираясь выйти из чана. Рукой он тянулся к полотенцу. Свет свечи играл на его плоти, капельки воды подчеркивали красоту его тела – плоскую грудь и бока, мускулистые ноги и руки.

Он вышел из чана, не сделав даже попытки прикрыть свою наготу полотенцем.

Она отвела глаза.

– Скажи, что ты имела в виду, Лейтис. – Его голос показался ей хриплым и жестким. Он завернулся в