— А потом? — спросила она и замолчала. — Когда ты меня покинешь? — наконец уточнила Кэтрин, и ему показалось, что она ударила его этими словами. — Но ведь будет следующий раз, — неожиданно добавила она, прильнув к нему и сама удивляясь сказанному. — Судьба распорядилась так, что ты женат, а я свободна. Вряд ли она потребует от меня больше того, чем я сама готова пожертвовать.

— И чем ты готова пожертвовать, Кэтрин?

— Во всяком случае, не тобой.

— Тогда помоги, Господи, нам обоим, — со вздохом подытожил Хью.

Кэтрин же предпочла бы, чтобы Господь повернулся к ним спиной.

Но все мысли о Боге, грехе, возмездии улетучились, едва он поцеловал ее.

— Хью, — нежно выдохнула она. Поцелуй стал настойчивее, дерзкий язык начал свою бешеную пляску. Хью бессвязно бормотал какие-то ласковые слова, жадно впивая ее дыхание. Осмелев, Кэтрин укусила его за нижнюю губу и тут же зализала ранку языком. Погладив ее щеки, нетерпеливо взъерошив ей волосы, Хью снова обнял Кэтрин с такой неистовой силой, будто хотел с ней слиться, и, опьяненная страстным поцелуем, она бессильно повисла, обхватив его руками за шею.

Дрожащими пальцами он расстегнул на ней блузку, потом рванул юбку. Послышался треск разрываемой ткани, одежда упала на землю, Кэтрин осталась в чулках и сорочке, но вскоре и они последовали туда же. А еще через минуту к этому вороху присоединились его рубашка и килт.

Кэтрин упивалась видом его наготы, сейчас ей хотелось только одного: чтобы он прикоснулся к ней, чтобы эти руки ласкали ее кожу, а влажные губы припали к ее губам.

Хью положил руку ей на грудь, его большая ладонь покрыла почти весь ее живот, и Кэтрин вдруг показалось, что в том месте, куда легла его рука, все тело начинает плавиться. Она слегка вздрогнула, но не отодвинулась. Пусть эти руки ласкают и нежат ее, гладят и успокаивают. Однако Хью тут же передвинул ладонь к курчавому треугольнику рыжеватых волос, и замер там, дразня Кэтрин легкими касаниями.

Затем он принялся нежно покусывать розовый сосок, чуть дотрагиваясь до него зубами, но пока не беря в рот.

Ей казалось, что она умирает от блаженства.

Она несмело коснулась его плоти, тут же почувствовав, как страстно пульсирует мужское естество, ища удовлетворения.

С тихим стоном Хью жадно припал к соску, видимо, он был не менее чувствителен к ее ласкам, чем она к его.

— Держись, — хрипло приказал он.

Кэтрин не успела запротестовать, а он уже положил руки ей на плечи, рывком оторвал от земли и приподнял. Она обхватила ногами его бедра, стремительное движение — и вот он, преодолев сопротивление ее сжатого лона, проник внутрь, где было так узко и горячо, что у Хью от страсти закружилась голова.

Кэтрин негромко ахнула и услышала ответный стон Хью.

— Я бы хотел, чтобы это произошло на кровати, на шелковых простынях, — шепнул он, любовно покусывая ей нежную мочку.

Если уж ему суждено гореть в аду за свои грехи, пусть совершение греха будет неторопливым, восхитительным, памятным для них обоих. Не таким лихорадочно-поспешным, черт возьми! Ему хотелось вдоволь насладиться Кэтрин, поиграть ее телом, но, похоже, страсть не оставляла времени для раздумий.

Кэтрин же хотелось, чтобы он поскорее овладел ею, только бы прекратились эти медленные движения ладоней по спине и нежное покусывание сосков, которое вот-вот сведет ее с ума.

Чуть приподнявшись, она обхватила ладонями ягодицы Хью. В ответ раздался негромкий смешок, Кэтрин вряд ли услышала его, если бы не улавливала малейшие изменения в настроении любимого. Раздосадованная, она укусила его за ухо, и тут Хью уже откровенно рассмеялся.

— Нет, ты не серый воробышек, — пошутил он. — Теперь я буду называть тебя своей маленькой тигрицей…

Дыхание его участилось, но, овладев собой, он все-таки не стал торопиться. Казалось, ему доставляет удовольствие наблюдать, как она извивается, словно насаженная на булавку бабочка, и чувствовать, как в ней закипает страсть. Он же был почти на грани экстаза.

Широкая грудь Хью, покрытая курчавыми черными волосами, терлась о ее нежные соски, и это соприкосновение было одновременно сладостным и мучительным.

Кэтрин повисла у него на плечах, ощущая мощь его тела, провела ладонями по золотистой коже, на которой виднелись белые шрамы.

До сих пор она знала Хью Макдональда как лэрда, ученого, воина, не искавшего случая доказывать свое боевое искусство. Сейчас же перед ней был просто мужчина с изменившимся от страсти лицом. Без одежды Хью оказался еще мощнее, чем она предполагала, — защитник и покровитель, самим Богом предназначенный для этой роли. Однако в том, что происходило сейчас между ними, он был столь же уязвим, как и она. Кэтрин отогнала поразившую ее мысль. Об этом можно подумать позже, когда она снова получит возможность свободно дышать, когда перестанет издавать жалостные стоны нетерпения, высвободится из сетей, которые сама же соткала.

Она снова изогнулась, но опять услышала хрипловатый смешок.

— Нет, маленькая тигрица, — прошептал Хью. — Я ждал этого слишком долго. Могу подождать еще несколько минут.

— А я не могу, — возразила Кэтрин, прижавшись к нему. — Пожалуйста, — взмолилась она, упираясь лбом ему в грудь и глядя на место соединения двух тел. — Пожалуйста.

— О чем ты просишь, Кэтрин? — поинтересовался он и, обхватив ее за ягодицы, крепче прижал к себе. — Чего ты хочешь? — настойчивее повторил он и начал играть соском.

— Тебя, — просто сказала она, когда к ней вернулся дар речи. Ее темно-карие глаза не отрывались от него, было видно, что она не притворяется. — Вот так, — пояснила она.

Очень бережно Хью опустил ее на землю.

— Прости меня, я тоже не могу больше ждать.

Кэтрин приняла его радостно, без сопротивления, без робкой девичьей стыдливости, без притворства. То, что происходило между ними, не было ни обольщением, ни насилием. Это была обоюдная страсть, ненасытная, жаждущая удовлетворения. Так после долгого воздержания человек утоляет голод, а после изнурительно жаркого дня припадает к роднику.

Через мгновение, показавшееся обоим вечностью, Хью стремительным движением проник в самую глубину лона и почувствовал, как оно обхватило его с любовью и желанием, а страстный крик, вырвавшийся у Кэтрин, прозвучал для него музыкой.

На следующую ночь они встретились на зубчатой стене замка. Днем оба старательно делали вид, что ничего не произошло, однако избегали находиться в одной комнате и поспешно отводили глаза, если им случалось встретиться во дворе.

Кэтрин не знала, что испытывает сейчас Хью, вину или сожаление о запятнанной чести. Она же не чувствовала ничего подобного, и это само по себе было достаточно красноречиво. Возможно, ей следовало согнуться под грузом запоздалых сожалений и стыда, но в буре охвативших ее эмоций преобладали не эти похвальные переживания, а только одно мощное чувство.

Радость.

Она давно задавалась вопросом, отчего в присутствии мужчин женщины начинают хихикать, краснеют и опускают глаза? Отчего, пробыв с Патриком всего лишь час, Молли просто светится, а выражение удовольствия не сходит с ее лица?

Что касается самой Кэтрин, то с первой же их встречи она чувствовала в присутствии Хью Макдональда какое-то покалывание, словно некогда дремавшая, невостребованная часть ее вдруг откликнулась на призыв, исходивший от сурового шотландца, и потянулась к нему. Они напоминали двух рыбок, неожиданно встретившихся в бездонном океане. Сравнение заставило Кэтрин усмехнуться. Рыбки, как же! Но все правильно, в Хью есть нечто такое, что может понять и оценить только она. Значит, это имел в виду Господь, создавая любовь. Не тисканье в потемках, не сопение тебе в ухо, не возбужденную плоть, больно