— Да, мне нужно все ваше внимание; а что?
— Так вот видишь ли: мне хочется поужинать. Я было собрался спать без ужина, а теперь, если просидим долго, так поужинаем, да выпьем бутылку вина, а между тем ты мне все расскажешь.
— Вы можете ужинать? — спросил Александр с удивлением.
— Да, и очень могу; а ты разве не станешь?
— Я — ужинать! да и вы не проглотите куска, когда узнаете, что дело идет о жизни и смерти.
— О жизни и смерти?.. — повторил дядя, — да, это, конечно, очень важно, а впрочем — попробуем, авось проглотим.
Он позвонил.
— Спроси, — сказал он вошедшему камердинеру, — что там есть поужинать, да вели достать бутылку лафиту, за зеленой печатью.
Камердинер ушел.
— Дядюшка! вы не в таком расположении духа, чтоб слушать печальную повесть моего горя, — сказал Александр, взявши шляпу, — я лучше приду завтра…
— Нет, нет, ничего, — живо заговорил Петр Иваныч, удерживая племянника за руку, — я всегда в одном расположении духа. Завтра, того гляди, тоже застанешь за завтраком или еще хуже — за делом. Лучше уж кончим разом. Ужин не портит дела. Я еще лучше выслушаю и пойму. На голодный желудок, знаешь, оно неловко…
Принесли ужин.
— Что же, Александр, давай… — сказал Петр Иваныч.
— Да я не хочу, дядюшка, есть! — сказал с нетерпением Александр и пожал плечами, глядя, как дядя хлопотал над ужином.
— По крайней мере хоть выпей рюмку вина: вино недурно!
Александр потряс отрицательно головой.
— Ну, так возьми сигару да рассказывай, а я буду слушать обоими ушами, — сказал Петр Иваныч и живо принялся есть.
— Вы знаете графа Новинского? — спросил Александр, помолчав.
— Графа Платона?
— Да.
— Приятели; а что?
— Поздравляю вас с таким приятелем — подлец!
Петр Иваныч вдруг перестал жевать и с удивлением посмотрел на племянника.
— Вот тебе на! — сказал он, — а ты разве знаешь его?
— Очень хорошо.
— Давно ли?
— Месяца три.
— Как же так? Я лет пять его знаю и все считал порядочным человеком, да и от кого ни послышишь — все хвалят, а ты вдруг так уничтожил его.
— Давно ли вы стали защищать людей, дядюшка? а прежде, бывало…
— Я и прежде защищал порядочных людей. А ты давно ли стал бранить их, перестал называть ангелами?
— Пока не знал, а теперь… о люди, люди!
[…жалкий род, достойный слез и смеха — из стихотворения А.С. Пушкина «Полководец»]
— И теперь посоветую; остерегаться не мешает: если окажется негодяй — не обманешься, а порядочный человек — приятно ошибешься.
— Укажите, где порядочные люди? — говорил Александр с презрением.
— Вот хоть мы с тобой — чем не порядочные? Граф, если уж о нем зашла речь, тоже порядочный человек; да мало ли? У всех есть что-нибудь дурное… а не все дурно и не все дурны.
— Все, все! — решительно сказал Александр.
— А ты?
— Я? я, по крайней мере, унесу из толпы разбитое, но чистое от низостей сердце, душу растерзанную, но без упрека во лжи, в притворстве, в измене, не заражусь…
— Ну, хорошо, посмотрим. Что же сделал тебе граф?
— Что сделал? похитил все у меня.
— Говори определительнее. Под словом
— То, что для меня дороже всех сокровищ в мире, — сказал Александр.
— Что ж бы это такое было?
— Все — счастье, жизнь.
— Ведь ты жив!
— К сожалению — да! Но эта жизнь хуже ста смертей.
— Скажи же прямо, что случилось?
— Ужасно! — воскликнул Александр. — Боже! боже!
— Э! да не отбил ли он у тебя твою красавицу, эту… как ее? да! он мастер на это: тебе трудно тягаться с ним. Повеса! повеса! — сказал Петр Иваныч, положив в рот кусок индейки.
— Он дорого заплатит за свое мастерство! — сказал Александр, вспыхнув, — я не уступлю без спора… Смерть решит, кому из нас владеть Наденькой. Я истреблю этого пошлого волокиту! не жить ему, не наслаждаться похищенным сокровищем… Я сотру его с лица земли!..
Петр Иваныч засмеялся.
— Провинция! — сказал он, — a propos [кстати (франц.)] о графе, Александр, — он не говорил, привезли ли ему из-за границы фарфор? Он весной выписывал партию: хотелось бы взглянуть…
— Не о фарфоре речь, дядюшка; вы слышали, что я сказал? — грозно перебил Александр.
— Мм-м! — промычал утвердительно дядя, обгладывая косточку.
— Что же вы скажете?
— Да ничего. Я слушаю, что ты говоришь.
— Выслушайте хоть раз в жизни внимательно: я пришел за делом, я хочу успокоиться, разрешить миллион мучительных вопросов, которые волнуют меня… я растерялся… не помню сам себя, помогите мне…
— Изволь, я к твоим услугам; скажи только, что нужно… я даже готов деньгами… если только не на пустяки…
— Пустяки! нет, не пустяки, когда, может быть, через несколько часов меня не станет на свете, или я сделаюсь убийцей… а вы смеетесь, хладнокровно ужинаете.
— Прошу покорно! сам, я думаю, наужинался, а другой не ужинай!
— Я двое суток не знаю, что такое есть.
— О, это в самом деле что-нибудь важное?
— Скажите одно слово: окажете ли вы мне величайшую услугу?
— Какую?
— Согласитесь ли вы быть моим свидетелем?..
— Котлеты совсем холодные! — заметил Петр Иваныч с неудовольствием, отодвигая от себя блюдо.
— Вы смеетесь, дядюшка?
— Сам посуди, как слушать серьезно такой вздор: зовет в секунданты!
— Что же вы?
— Разумеется, что: не пойду.
— Хорошо; найдется другой, посторонний, кто примет участие в моей горькой обиде. Вы только возьмите на себя труд поговорить с графом, узнать условия…
— Не могу: у меня язык не поворотится предложить ему такую глупость.
— Так прощайте! — сказал Александр, взяв шляпу.
