Ненависть к насилию, мечты о коренном изменении своей страны и мира вызывали у поэта глубокое сочувствие к смелым борцам против произвола властей. Широко распространенное в русском обществе конца 70-х годов сочувствие к народникам разделял и Надсон.

В стихотворении «Мрачна моя тюрьма» поэт причислял себя к стану борцов:

Поражение народничества и последующие репрессии вызвали у Надсона, как и у многих его интеллигентных сверстников, чувства горького разочарования и неверия в возможность преобразований.

Поэт-человек 80-х годов испытывал мучительные сомнения, колебания, негодуя при виде зла и сознавая свое бессилие:

Пессимистический характер поэзии Надсона был вызван еще и личными мотивами — бедность, которая преследовала поэта с детства, стала постоянной спутницей его жизни, все ухудшающееся здоровье вызывало жалобы на судьбу, чувство обреченности, неверие в собственные силы и силы людей его поколения:

Эпоха политической реакции наложила отпечаток на все творчество поэта, определила и его противоречивость — с одной стороны, мотивы гражданской лирики, с другой — уныния, бессилия. Но молодежь волновала глубокая искренность поэзии Надсона, сопереживания бедам современности, боль за родную страну, которая

Несмотря на то, что литература 80–90-х годов являла собой достаточно пеструю картину, в которой драматическая поэзия Надсона и гневная сатира Салтыкова-Щедрина сосуществовали с натуралистическим бытописательством Боборыкина и Баранцевича, все же определяющим являлось творчество Л. Н. Толстого и А. П. Чехова.

А. П. Чехов — «несравненный художник жизни», по словам Л. Толстого, открывший новый этап в истории отечественной литературы и драматургии, как всегда просто и правдиво определил характер своего творчества в письме к Плещееву (1889): «Цель моя — убить сразу двух зайцев: правдиво нарисовать жизнь и, кстати, показать, насколько эта жизнь уклоняется от нормы».[514]

Уже в одном из первых сборников «Пестрые рассказы» (1886) Чехов выступил как аналитик социального быта. В сборнике ярко представлена тема «маленького человека», традиционная для русской литературы 60–70-х годов (рассказы «Тоска», «Иван Матвеевич» и др.). Но наряду с состраданием типы «маленьких людей» пробуждают мысль о порочной психологии, порождаемой социальным неравенством. В рассказе «Толстый и тонкий» рисуется встреча друзей детства на вокзале. Ничтожный чиновник, обремененный семейством, — «Тонкий» узнает, что друг его Миша стал тайным советником и имеет две звезды. Облик героев лаконично и ярко раскрывает их социальное положение. «Толстый» только что пообедал в вокзальном ресторане, и губы его, «подернутые жиром, лоснились как две спелые вишни». От него пахло хересом и флердоранжем. «Тонкий» только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Непосредственный диалог встретившихся после долгого перерыва друзей прерывается известием о высоком чине «Толстого». «Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился… Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились… Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего мундира…».[515] Не ограничиваясь