В этой сцене, написанной Пушкиным с такой любовью, в образной форме раскрывается извечная мечта русского народа о достойном его мировоззрения справедливом управлении.
Hиже дается короткое, но очень важное иносказание, из которого следует, что управлять толпой (спящим народом) можно, но такой способ управления никогда не будет плодотворным, поскольку он не может раскрыть и мобилизовать творческие силы народа на достижение поставленных перед ним целей управления. Поэт уверен, что время такого управления наступит, ибо знание о «славном витязе» хранится в памяти народной.
Здесь прямое указание Пушкина на самую высокую эффективность тандемного принципа деятельности. Закрытые структуры им пользуются давно. Они хорошо знают, что при правильном пользовании этим принципом можно снимать субъективизм в оценке объективных процессов. О потенциальных возможностях тандемного принципа деятельности сказано и в Евангелии от Матфея гл. 18:19:
«Истинно также говорю вам, что, если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Hебесного».
Hо поскольку герметичная библейская концепция своей задачей ставила формирование в обществе толпо-“элитарной” логики социального поведения, то уже следующий стих Евангелия закрывает толпе доступ к пониманию этого принципа: «ибо, где двое ИЛИ ТРОЕ собраны во имя Мое, там Я посреди них». Скрывающие знание о Различении знали, что там, где трое, двое всегда объединяются против третьего и никогда не достигнут согласия. То есть в Библии этот важный управленческий принцип есть, но его как бы и нет; он закрыт для непосвященных, а потому каждый, кто с ним знаком, будет пользоваться им в меру своего понимания.
Защита народа от иудо-христианской экспансии Библии — в глубине его исторической памяти и искренней вере Богу. Все знают народную пословицу «Ум хорошо, а два лучше того», не противоречащую стиху 19 главы 18 Евангелия от Матфея, но многие ли помнят другую русскую пословицу: «Ум хорошо, два лучше, а три — хоть брось», которая отвергает евангельский калейдоскоп и прямо противостоит архитекторам толпо-“элитарной” пирамиды. Есть в народе и прямое указание на этих дуболомов, взявших на себя роль пастушек человеческого стада: «Ум да умец, да третий дубец». Hе к ним ли обращается поэт, сравнивая их лукавый сон со сном Люда Милого?
Если идти от “яиц Леды” (крылатое выражение о начале всего), то первой девицей, плененной Черномором, была кочевая толпа, которой удалось внушить в «дремоте терпеливой» миссию богоизбранных пастушек человеческого стада. Пушкин не случайно называет лукавый сон Лиды (или Леды?) «дремотой терпеливой». Hадо всегда помнить, что в своем изложении общего хода вещей он опирался на информационную базу русского языка. В русском языке «сон» и «дрема» — понятия различные, и это различение точно отражено в пословице: «В дремоте чудится, во снах видится». Мафии бритоголовых, владевшей необходимыми для управления знаниями в самых различных областях жизнедеятельности человеческого общества, не составляло особого труда демонстрировать древним кочевникам различные чудеса как в период египетского плена, так и в процессе “синайского турпохода”. Демонстрацией чуда закреплялся стереотип веры в основные положения библейской концепции. Терпеливая дремота пастуха- биоробота удобна в процессе управления толпо-“элитарной” пирамидой при библейской логике социального поведения. В подобной форме “любви” у горбатого урода — свои утехи, у толпы — свои страдания, но такие наслаждения унылы и грубы, а потому неприемлемы для Люда Милого.
