- То есть, ваш муж повесил на стену картинки, вырезанные из старого календаря. Просто старые картинки?.. Баба Таня говорила, что это его репродукции.

- Да. Их повесил он, - Марина прищурилась. - Каким бы странным это вам не показалось. Он хотел угодить маме. Она сильно критиковала его вкус. И тогда Андрей взял с её позволения календарь из макулатуры и вырезал несколько приемлемых натюрмортов... А почему, кстати, разговор все время вертится вокруг этих несчастных репродукций?

'Раньше! Раньше об этом надо было спросить!' - подумала я. - 'Мы ведь, действительно, говорим о них уже минут десять!'

- Значит, я ошиблась. Извините... А Андрей... У него всегда были такие сложные отношения с вашей мамой?

Митрошкин с шумом выпустил из надутых щек воздух, громко стукнул форточкой и вернулся к столу.

- Может быть, о чем-нибудь другом поговорим? - его пальцы нетерпеливо побарабанили по столешнице.

- Братец, успокойся, - Марина накрыла его руку своей кистью, - все нормально. Мы просто разговариваем. Женя хочет помочь... Да, Жень, отношения всегда были достаточно сложные. Мама даже перед смертью не смогла мне простить, что я вышла за Андрея замуж. Вот как-то так не сложилось. До сих пор не понимаю - почему. Они оба были людьми контактными, готовыми, если нужно, уступить. Конечно, мама ревновала, Андрей обижался... Помню, мы как-то раз собрались пригласить гостей - был мой день рождения - и Андрей приготовил мне подарок - бархатное черное платье с декольтированной спиной. Так с мамой, когда она это платье увидела, чуть сердечный приступ не случился...

...С ней чуть не случился сердечный приступ. Или, по крайней мере, истерика. 'Добрейшая тетя Оля' всегда отличалась просто богатырской нервной системой, однако, на этот раз руки и подбородок у неё тряслись, рот беззвучно открывался. Было только одно 'но': все это казалось несколько наигранным и, соответственно, дешевым.

- И ты это наденешь?! - с ужасом спросила она, взвешивая платье в руках с такой брезгливостью, словно это была половая тряпка. - Ты наденешь это на свой день рождения?

- Да, - Марина размазала крем на скулах и повернулась. - Конечно, надену. А что, мам, тебе не нравится? По-моему, очень хорошее платье. К тому же, подарок Андрея.

- То что это - подарок Андрея, меня, как раз, не удивляет. И ещё напоминает историю с Мишей Скачковым. Помнишь мальчика, с которым ты дружила в десятом классе?

Начало было 'многообещающим'. Марина вздохнула и уселась на диван, привалившись к спинке. Вытянутые ноги она положила на сиденье стула и пошевелила пальцами, разглядывая покрытые розовой эмалью ногти.

- Ты меня слышишь? - мать чуть повысила голос. - Помнишь это ваше 'трагическое' расставание с Мишаней? Когда он уже собирался тебя бросить, но как воспитанный мальчик из хорошей семьи, не мог не поздравить с восьмым марта? И вместо цветов принес какую-то дрянную тушь из первого попавшегося коммерческого киоска? Символический подарок, так сказать!

- Помню, мам. И что?

- Да ничего! Просто вот это, - она ещё раз взвесила в руке платье и швырнула его дочери на колени, - из той же серии. Ты разве не видишь, что твой обожаемый Андрей купил на рынке первое, что попалось, только чтобы отделаться? Просто шел мимо - наверняка, в последний день - и купил. А ты тут же готова забросить свою блузочку с брючками и вырядиться как последнее чучело, лишь бы муженьку угодить... Не оценит он этого. Пойми, не о-це-нит!

Марина встряхнула злосчастное платье и сложила так, как складывают мужские рубашки в подарочных коробках.

- Мам, давай те будем? - голос её начал едва заметно дрожать. - Давай не будем хотя бы в мой день рождения? Андрей хотел сделать мне приятное, я ему благодарна...

- Да, ради Бога, будь благодарна! - мать присела рядом. - Ради Бога! Но не обязательно же это на себя надевать? Придумай какую-нибудь причину: мол, колготок подходящих нет или просто настроение не то, чтобы в короткое рядиться... Ну, скажи мне, положа руку на сердце: тебе самой эта тряпка нравится?

Платье Марине не нравилось. Оно было слишком коротким, слишком декольтированным, да ещё с ужасными, откровенными 'чашечками', словно выпоротыми из доисторического купальника. Она даже смутилась, когда Андрей широким жестом метнул его на кровать. Смутилась и не смогла этого скрыть, но он успокоил: 'Это на толстых, коротконогих тетках оно не смотрится, а на тебе так будет смотреться, что все рты пораскрывают!'

- Нет, мама, платье мне не нравится, - Марина подняла голову и посмотрела матери в глаза. - Но я не вижу ничего плохого в том, чтобы выказать свою признательность любимому человеку. Поэтому я не надену ни блузку, ни брючки...

- Господи! Да что у тебя за страсть унижаться? Чего ты перед ним так стелешься?

- При чем тут 'стелюсь'? Мне кажется, это - нормальные человеческие отношения.

- Твои отношения с Андреем никогда не были нормальными.

- И Андрей тут тоже ни при чем... Помнишь, когда я училась во втором классе, ты мне на Новый год конструктор подарила? Это ведь был совсем не тот конструктор, который я хотела, но ты развязывала мешок 'от Деда Мороза' с таким торжественным и многозначительным видом, что я просто не смогла тебе ничего сказать...

- Зато теперь сказала, - мать слегка отстранилась и отвернулась к окну. - А ему про платье никогда ведь не скажешь?.. Эх, Марина-Марина, ничего ты ещё в жизни не понимаешь. Сама уже мама, а мозгов не нажила! Нельзя так с мужиками, а особенно, с такими, как твой муж. Знаешь, что платье дерьмовое, а надеваешь, видишь, что он к тебе относится наплевательски, а все прощаешь...

Разговор становился нудным и бессмысленным. Марина встала, закрыла форточку и с преувеличенным тщанием начала протирать льняной салфеткой вилки и ложки из мельхиорового набора. До прихода гостей оставалось ещё больше трех часов.

- Ну, как знаешь, - почти равнодушно бросила мать. И в этот момент дверь в комнату открылась. На пороге стоял Андрей. Еще слегка румяный от мороза, но лишь слегка. Словно он уже успел пробыть в теплой квартире минут пять или десять. И глаза... У него были абсолютно темные, какие-то проваленные глаза.

- Масло и сардины в кухне на окне, - проговорил он, подходя к шифоньеру и отворяя створку. - Зелени нигде не было.

Марина стремительно обернулась к матери, наткнулась на её почти испуганный, но все-таки довольный взгляд.

- Ты нарочно, - слова сами собой срывались с её губ. - Мама, ну зачем ты так? Ты же сидела лицом к двери, ты же сквозь стекло видела, что он уже вернулся. Ты специально начала про это платье, чтобы он слышал, да?

- Марина, ну стоит ли делать из этого трагедию? - почти весело крикнул от шифоньера Андрей. На дверце повисла его домашняя рубаха и серые брюки. Велика беда? Ну, куплю тебе другое платьишко - хорошее. Теперь вместе с тобой выбирать пойду. Ты же знаешь, у меня всегда со вкусом относительно женской одежды проблемы были... Да, вообще, мало кто из мужчин в этом разбирается. Правда, Ольга Григорьевна?

Та не ответила. Она смотрела только на дочь и машинально теребила чуть надорвавшийся кантик на кармане халата.

- Вот значит как? Значит, мать - зверь? - выдала она, в конце концов. - Зверь и сволочь? Ну, что ж, нравится вам так считать - считайте!

Через пару минут хлопнула дверь её комнаты и больше, до самого позднего вечера, Ольга Григорьевна оттуда не выходила. Часа через три начали подтягиваться гости, зашуршали целлофановые пакеты из-под цветов, запахло разномастными мужскими одеколонами и женскими духами. Марина была в голубой блузке и брючках, но дверь в мамину комнату все равно оставалась закрытой. Сели за стол, разложили по тарелкам салаты, выпили за здоровье именинницы. Однако, имениннице уже было не до дня