Себастьяна и воистину лучшего из тех, что ходили под испанским флагом, близ тех женских мест, посетители которых подвергают свою жизнь и разум глубочайшему опьянению…»

– Вот! – кричал единорог. – Гораздо правдоподобнее!

– Предлагаю голосовать, – сказала владычица. – Кто за библиотеку?

За библиотеку высказались Ясновид, Генподрядчик, сантехник и Эдгар. Владычица как автор проекта в голосовании не участвовала.

– Четверо, – сказала она. – Кто за опьянение?

За опьянение проголосовал единорог и странным образом примкнувшая к нему барабулька Элли. Владычица выразила желание услышать ее аргументы. Барабулька заявила, что придерживается этого мнения из глубинного патриотизма, поскольку гидрографическая библиотека свалилась на них сверху, а плантации Мухлемуза – их собственная история и судьба, с которой они сражались и пели. Море не надо недооценивать, заявила барабулька, оно еще есть. Тут ее накрыли платком, и она уснула.

– В таком случае, Эдгар, – сказала владычица, – отчего бы тебе не сопроводить тех, кто за опьянение, для обследования посадки, пока мы навестим библиотеку? Потом встретимся здесь и расскажем о результатах.

Эдгар изъявил готовность.

– Прекрасно, – сказала она. – Таким образом, «в этих-то местах и был найден стол. В ожидании того, что, прибыв сюда скорейшим образом, вы примете его под свою высокую руку, я намерен делать все, что в моих силах, дабы сберечь его для вашего величества, не будучи, однако, склонен отдавать за него свою душу, поскольку душа моя принадлежит единому Богу. Засим остаюсь навеки ваш Репарат. Всего наилучшего, и до скорой встречи».

Скат манта был подан к главному подъезду; владычица с Ясновидом, Генподрядчик без пары и сантехник с Трафальгарским Триумфом взобрались скату на спину, и он бесшумно понесся над подводными горами и долами, плавно взмахивая огромными крыльями. Под ними плыли благословенные пажити океанского дна, поля праздничных голотурий, змеистых офиур и неуживчивых морских ежей, применение которых против кавалерии давно осуждено всеми разумными людьми, охристые долы, расцвеченные сиреневыми горгонариями, бело-оранжевыми актиниями, щепетильными в знакомствах, и кораллом «оленьи рога»; рыба-ангел, резное золото в лазури, тихо проплывала средь карминных водорослей на скалах, гигантские тридакны приоткрывали волнистые створки, расправляя мантию, слепой осьминог цирротаума, описать которого невозможно, поднимал свой молочно-светящийся каркас из чернильных бездн, лангусты, выстроившись нескончаемой цепочкой, маршировали по дну, привлекая внимание всех заинтересованных, и, хищная роскошь пучин, морские звезды – здесь были и Evasterias retifera, в синей сетке на голое тело, как мудрая девица, посрамившая царя, и Crossaster papposus, малиновая, с шестнадцатью лучами, неутомимый ходок, способный есть тех, кто больше него самого, и Trophodiscus uber, как японская женщина, с молодью на спине, и Urasterias lincki, в фамильярной позе, словно на диване у хороших друзей, – все они грелись на теплых шевелениях воды, не зная, впрочем, что такое вода, но в совершенном сознании, что служат украшением миру, и невозмутимо поглядывали на стесненно держащихся моллюсков.

Средний сантехник сел на краю ската и болтал ногами в кильватерной струе.

– О чем думаешь? – спросил Генподрядчик. – О своей главе? Как по-твоему, образуется все? Я чего-то нервничаю.

Средний сантехник покосился на него и сказал:

– Не горюй, Аладдин. Коврик мигом домчит нас до Аграбы.

– Смешно сказал, – сказал Генподрядчик. – Удалось зацепить чувство комического.

– Завязывать пора с этим, – сказал сантехник. – Пропал вкус. Слишком долго голову морочим друг другу. Раньше, бывало, пошутишь, так даже самому смешно, а теперь – даже и самому не смешно.

Генподрядчик тревожно посмотрел ему в лицо, боясь увидеть там печать обреченности, какая, говорят, проступает на иных лицах пред великими битвами, – но со вздохом облегченья не увидел ее там: Сантехник был невесел и необщителен, но, кажется, гроза не собиралась над ним, и Генподрядчик потрепал его по плечу.

– Ладно, потерпи, – сказал он. – Увидим еще небо в алмазах. Немного осталось.

Под ними проплывала Атлантида, с ее мостами, общественными зданиями, царскими палатами и известным храмом Посейдона, превратившимся в плавательный бассейн.

– Красота какая, – промолвил Ясновид. – Отчего она затонула?

– Счастье приводит с собой гордость, – афористически заметила владычица. – А бедствия отрезвляют.

– Это как-то слишком кардинально, – усомнился Генподрядчик. – Можно было сначала хоть душ Шарко попробовать.

– Причиной большинства затоплений, – сказал сантехник, – являются засоры фановой трубы.

– Зуб даешь? – спросил Генподрядчик.

– Не первый год столярить, – отвечал сантехник. – Особенно в крестовине. Крестовина – это вообще гиблое дело, и, я тебе скажу, если б у них были нормальные крестовины, то еще неизвестно…

– Вон он! – воскликнула владычица.

Двухтумбовый стол мирно стоял среди жемчужных голотурий. Они сделали над ним круг и опустились. «Я рад вас приветствовать!» – звучно сказали им из водорослей. Осьминог с человеческой головой, украшенной ровно подстриженными седыми баками, выбрался на ровное место и склонил голову перед прибывшими. «Могу ли я осведомиться о здоровье моего владыки, короля Хариберта?» – спросил он. Услышав от Прелесты обо всем, что произошло в столице за время его путешествия, капитан Репарат скорбно вздохнул и вновь склонился перед своей новой владычицей. «Искренне надеюсь, – сказал он, – что в нелегкую годину женская рука сможет держать кормило власти не слабей, чем держала мужская». «Да, это его стиль», – сказал Генподрядчик, толкнув сантехника в бок. «Вы получили мое письмо?» – спросил Репарат. «Иначе бы мы не были здесь, – с улыбкой сказала владычица. – Но оно дошло до нас поврежденным. Разрешите наш спор: к чему относилось слово “глубочайшей”?» Репарат сосредоточился. «Я помню это письмо, как сейчас, – сказал он. – “Я, капитан Репарат, нашел стол, и с глубочайшей радостью сообщаю, что жду Вас близ него, на расстоянии полутора часов пути со скатом мантой, движущимся скорейшим образом, строго на северо-северо-восток от Вашей столицы, а в ожидании Вашего прибытия буду делать все, что в моих силах, чтобы сберечь стол”. Вам удалось разобрать это?» Все переглянулись. «Ну, как выясняется, не совсем», – сказала владычица. «Так почему же вы здесь?» – с удивлением спросил Репарат. «Как обычно, повезло», – сказал Генподрядчик. «Что же это мы стоим, – быстро сказал Репарат. – Прошу к столу».

Они обошли кругом, наблюдая его внушительные, но лаконичные черты и произнося все, что следует произносить в таких случаях, именно: «Теперь так не делают», «А с виду совсем обычный» и «Я точно такой же на распродаже в райкоме комсомола купил, в девяносто первом году». «Испытать бы, – сказал Генподрядчик. – А то, может, у него уже срок вышел». «У работы богов срок не выходит», – с гордостью сказал Репарат, гладя щупальцем полированные грани. «А на чем испытать?» – спросила владычица. «Одну минуточку, – сказал сантехник. – У меня есть тут на примете один текст, взывающий к доработке». С этими словами он зашел за водоросль, а с другой ее стороны не вышел, произведя этим жестом определенное впечатление в обществе, так что, когда минуту спустя он сказал им в спину: «А я уже тут», все обернулись и посмотрели на него, как африканские дети на льва Бонифация. Обладая, как известно читателю, сверхчеловеческими способностями, сантехник не уставал использовать их на благо людям, и в настоящий момент, пока все стояли в ожидании, быстренько смотался в десятую главу, где беспрепятственно забрал «Алые ткани» ci-devant автора, вызвав смущение коллег своим сухим видом, в то время как его вторая ипостась мылась, лелея в душе (это, кажется, опять вышел каламбур) праведное раздражение.

– Вот это утилизуем, – сказал он, помахивая «Тканями». – Как исходный материал. Куда вставлять?

– Вон приемное окно, – указал Репарат, имевший время освоиться с механизмом.

– А выходить продукт откуда будет?

– Там сверху отпускная щель, залезай.

Сантехник вспрыгнул на стол.