фашистских газет, но и в последующих альбомах и монографиях, составляемых биографами «национального героя», «главы белого движения» и соратника фюрера…

Хейнрикс привез последние инструкции: война! Финны должны безоговорочно исполнять все, что им прикажут немцы.

Первое время — нейтралитет.

По сигналу — внезапное наступление.

Финский флот должен сам захватить Ханко, а немцы при возможности помогут ему силами одной дивизии.

Для штурма Ханко Маннергейм загодя готовил специальную «Ударную группу». В нее потом вошли сводный артиллерийский полк, пехота, саперы, кавалерия, танки, авиация, десантная флотилия и шюцкоровские батальоны.

Экхольма назначили начальником разведки и контрразведки. Он разместился со штабом в своем имении.

Армия Финляндии ждала сигнала о начале войны.

Вновь назначенный командир базы генерал Кабанов прибыл на Ханко поездом через Финляндию. В Ленинграде ему было приказано ехать в штатском; поезд шел через «самый длинный в Европе тоннель» — так называли этот путь от Выборга до станции Лаппвик, охраняемый маннергеймовской жандармерией и шюцкором. Поезд чаще останавливался в поле, чем на станциях, а если и на станциях, то подальше от вокзалов и людских глаз, чтобы у советских людей не было никакого контакта с финнами. Впрочем, контакт был, но только с военщиной и шпиками, на протяжении всего пути не спускавшими с поезда глаз. Особенное любопытство вызывали тяжелые четырехсоттонные бронетранспортеры железнодорожной артиллерии, перегоняемые на Ханко. Пушки были, конечно, зачехлены, и одну из таких платформ «железнодорожники» из второго отдела финского генерального штаба пытались, объявив неисправной, вывести из «длинного тоннеля» на запасный путь, только матросы не позволили этого сделать, все неисправности устранив на ходу.

Кабанов получил назначение на Гангут внезапно. Он с декабря сорокового года учился в академии на курсах усовершенствования высшего командного состава и не знал, что уже в марте адмирал Кузнецов, нарком Военно-Морского Флота СССР, подписал приказ о его новом назначении. На курсах вместе с Кабановым учился прежний командир базы Сергей Филиппович Белоусов, моряк, в прошлом командир линкора, для которого береговая оборона была темным лесом.

Кабанов прошел снизу доверху всю службу на фортах и последние полтора года перед курсами провел в новых базах в Эстонии и на Моонзунде.

Белоусов мало рассказывал ему о Ханко. Он только сообщил, что строить там трудно, сообщение сложное, временно базой командует генерал Елисеев, человек опытный, но консервативный и самолюбивый; его теперь, очевидно, передвинут на Моонзунд, где он служил еще в 1916 году. Так что произойдет, как говорят шахматисты, рокировка.

Кабанов не рад был такой рокировке: в строительство береговой обороны Эзеля и Даго он вложил уже немало сил, повоевал с консерваторами и многого добился. Хотелось довести там дело до конца, но военный человек не волен выбирать себе должности: назначили на Ханко — надо ехать на Ханко. Его спутником по купе был известный ученый моряк, профессор академии и контр-адмирал, но тоже в штатском; было время поговорить, вернее, послушать умные речи о Гангуте, о прошлом российского флота, об истории страны, через которую проезжали.

Кабанов знал эту страну издалека, как вечного пограничного соседа кронштадтских фортов, на которых он прожил десять лет, а главное — десять зим: самая тяжкая служба зимой, когда ему, командиру взвода артиллеристов, приходилось и границу охранять; он задерживал контрабандистов, спасал из проруби между фортами их незаконный груз и лошадей, преследовал вооруженных нарушителей; он помнил убитого финнами командира погранзаставы, похороненного на Якорной площади в Кронштадте; видел, как укрепляют они форт Ино, как строят направленные против него, против Кабанова и его дивизиона, батареи; видел и тяжелую батарею на Бьерке, так удачно расположенную, что он немедленно написал об этом в Москву, убежденный, что противником не следует пренебрегать, надо изучать все лучшее в его опыте и немедля применять у себя. Политическое положение Финляндии он знал по газетам, никакие успокоительные заявления дипломатии не могли обмануть его, профессионального военного человека. Он знал, что Гитлер — враг номер один, хотя и его противники — не лучше; он понимал, что большой силой в войне стала авиация, и потому требовал ставить орудийные системы на большем расстоянии друг от друга, заранее заботиться о лучшей защите расчетов. Его встревожил рассказ командира минного заградителя «Урал» Ивана Григорьевича Карпова, опытного умного моряка, острого на язык. Карпов участвовал в тактическом учении флота, атакуя базу Ханко с моря вместе со старыми миноносцами; у каждого из приданных его «Уралу» миноносцев было условное немецкое название, а «Урал», флагман «синих», представлял даже два германских крейсера. «Так что мне в этом бою не страшно было, — шутил Карпов, — одного немца посредник потопит, а я под другим именем живу…» Но Карпова возмутило, что по условиям учений обе стороны не имели самолетов. Шла мировая война, «коричневые» применяли авиацию массированно, какое же это учение без самолетов…

Обо всем этом не принято было говорить, но сейчас, проезжая через враждебный на сотни километров коридор, он все припоминал и обдумывал. Он ехал через страну, готовую к новой войне. Он уже знал, что полтора десятка дивизий вновь отмобилизованы Маннергеймом, и база, которой ему предстоит командовать, окружена нацеленными на нее батареями. Общее представление о силах базы он имел: боевая, обстрелянная на фронте пехота, полк «ястребков» Героя Советского Союза Ивана Григорьевича Романенко, катера капитана 2-го ранга Виктора Черокова, подводные лодки, морпогранохрана, ОВР, погранотряд, дивизионы береговой артиллерии Гранина и Кудряшева, бронетранспортеры Тудера, армейская артиллерия, строительные части — все это он успел прочесть в штабе флота, в штатном расписании. Но какова эта сила в действительности, какое наследие примет он от предшественника?..

На рассвете, когда поезд пересек границу, он не спал. Опытным глазом он отметил подготовительные работы соседей у самого рубежа. Много солдат в лесу и шалашей; это не пограничники, а полевые части, очевидно, только подтягиваются и скрытно располагаются у самой границы.

На вокзале в Ганге было многолюдно. Встречающие вбегали в вагоны, обнимали друзей, родных, волокли вещи.

Кабанов и его спутник стояли на перроне посреди снующей толпы, не зная, куда идти.

— Ну что ж, пойдем мороженое есть? — пошутил генерал, показав своему спутнику на бойко торгующий киоск с мороженым.

Но их уже заметили: запыхавшись, подбежал капитан-лейтенант из штаба базы, извинился, что не сразу опознал в штатских товарищах высших командиров, только по гигантскому росту Кабанова он догадался, куда бежать, и пригласил в машину.

По дороге капитан-лейтенант виновато доложил, что врид командира базы не смог прибыть — идут учения в присутствии комиссии из штаба флота, просили передать генералу Кабанову приглашение прибыть на разбор.

Кабанов переоделся в отведенной ему комнате на втором этаже дома возле площади Ивана Борисова, прошелся по чистенькому городку, в котором он бывал в марте, прилетев тогда на один день самолетом из Палдиски, и порадовался, что за такой короткий срок жизнь вошла в свою колею. Быстро обживают военные люди новые места…

В кирпичное, старой постройки, здание штаба базы он пришел уже в полной форме, поднялся в свой кабинет на третьем этаже и тут же познакомился с работниками штаба.

Штабники ему понравились, — деловые и работящие люди. Он отправился с ними в здание Дома флота, в зале которого шел разбор учений.

По залу пробежал шепоток, когда в президиуме появился Кабанов. Его многие знали, и он узнавал в зале старых сослуживцев. Он уже забыл о неловкости, пережитой на перроне, — все же полагалось бы предшественнику встретить нового командира базы. Ну, да все это пустяки. Его внимание поглотили выступления командиров: деловитость одного, многословие другого; подсел к нему Расскин — старый знакомый; понравился ему Максимов, начальник штаба; Удивили холодные рассуждения другого штабиста,