После света в землянке ночь казалась непроглядной. Всё сливалось перед глазами. Зимбель отставал, шёл ощупью за Штонцем, вытянув вперёд руки. Они прошли высокое двухметровое проволочное заграждение, спустились в траншею, шли выше и выше на хребет.
Гранитная траншея кончилась. Проползли немного дальше, залегли. Совсем рядом возвышался гребень хребта. Стояла тишина, и было слышно тяжёлое дыхание Зимбеля.
— Здесь мины ещё не установлены, — шепнул Штонц. — Ползи прямо через эту седловину, видишь? Огневые точки повыше, справа и слева. Давай, только тише, а я следом…
Зимбель вынул парабеллум и быстро пополз. Штонц держал, прислушивался, озираясь по сторонам, и когда он решил тоже ползти, донеслись шаги. Кто-то шёл по траншее. Вспомнив всех святых, Штонц распластался на земле, раскинув руки, как будто держался за склон хребта, боясь скатиться. Но шаги быстро удалились, и тут-то случилось самое ужасное. В той стороне, где должен быть Зимбель, раздались одиночные выстрелы, за ними затрещали автоматы, небо прошили одна за другой три белых ракеты. Земля заходила под ногами Штонца, дрожали колени. Он свалился в траншею, огляделся и побежал обратно к землянке. Опорный участок гудел.
На повороте Штонц сбил с ног идущего солдата, кубарем перелетел через него, и, когда поднялся, ничего не слышал и не видел. Он подумал, что оглох и ослеп. Оказалось, просто погасли ракеты. С русской стороны не послышалось ни одного выстрела, и опорный участок замолчал. Штонц пощупал глаза, хлопнул себя по ушам и, чуть успокоившись, поплёлся к своей землянке.
Он остановился около двери, не решаясь открыть её, страшась показаться солдатам, которые, как ему казалось, прочтут на лице его мысли. «А что будет завтра? Узнают о побеге Зимбеля, спросят солдат. Они, конечно, расскажут, что обер-лейтенант был здесь и просил ефрейтора проводить его… А может быть, Зимбель не успел… Всё равно мне здесь смерть. Нет, надо бежать», — подумал Штонц, но в это время белая ракета упёрлась в небо и рассыпалась над Муста-Тунтури. Не успела она догореть на камне, в воздух взметнулась вторая, за ней — третья, четвёртая… Штонц тяжело вздохнул и вошёл в землянку. Солдаты ещё не спали и, к радости ефрейтора, на него никто не обратил внимания. Он разделся, лёг на свои одиночные нары, накрылся с головой шинелью, хотел уснуть, чтобы забыться от этого ужасного кошмара. Но сон не шёл к нему.
Ещё до рассвета Гроссу сообщили, что кто-то в офицерской форме ночью перешёл линию фронта. На опорных участках люди проверены, дезертиров нет. Гросс позвонил генералу Кайферу и, не услышав ответа, спешно выехал в штаб дивизии. Капитан взбесился. Давно не было случая, чтобы офицер дивизии переходил на сторону противника. «А может быть, солдатам показалось ночью, или переоделся кто. Впрочем, для плена нет большой нужды в маскараде», — подумал Гросс.
Дежурный в штабе дивизии, тучный, обрюзгший майор, сообщил гестаповцу, что о происшествии на третьем опорном участке только что доложили командиру дивизии. Оглянувшись по сторонам, дежурный шёпотом, чтобы никто не слышал, рассказал об исчезновении со вчерашнего вечера адъютанта генерала. Гросс помчался к особняку командира дивизии.
Узнав о дезертирстве Зимбеля, Кайфер вначале махнул рукой. Но когда обнаружил пропажу ключа от сейфа, беспокойно заходил по комнате. Одна мысль тревожила его: цела ли в сейфе карта переднего края. Он быстро оделся, попросил Эмму на время уйти.
Вскоре пришли два заспанных слесаря из артиллерийских мастерских. Они просверлили несколько отверстий около замка и стальным крючком, как отмычкой, открыли дверцу сейфа. Кайфер, бледный, опустился в кресло. Через полуоткрытый рот чуть вывалился язык, а нижняя челюсть задрожала. Глаза округлились, стали жалобными, просящими. Его поразил паралич.
Таким его застал Гросс. Он поудобнее усадил Кайфера в кресло, хотел положить его правую руку на колени и не мог. Она мёртвой хваткой вцепилась в штанину, и, когда Гросс освободил её, скрюченные пальцы сжались в грозящий кому-то кулак.
— Карр… карр… — Кайфер хотел сказать, что пропала карта, и не мог.
«Раскаркался старый ворон», — подумал Гросс и начал звонить на третий опорный участок. Он хорошо помнил рассказы Штонца о двоюродном брате Зимбеле, поэтому и больше доверял ему при встречах. «Адъютант перешёл линию фронта на третьем опорном, там, где служит Штонц. Логичное совпадение», — решил капитан.
Командир опорного пункта ответил, что ефрейтор Штонц на месте.
Уже рассветало, когда Гросс добрался до третьего опорного участка. Он бегло опросил нескольких солдат, стрелявших по Зимбелю, двоих из землянки, где жил Штонц, среди них оказался солдат, которого ефрейтор сбил с ног в траншее. Больше вопросов у Гросса не было. Он нервно застегнул шинель и быстро направился к землянке, где жил ефрейтор Штонц.
Было время завтрака. Солдаты сидели за столом, на нарах, хлебали из мисок остывший суп. Хлеб застрял в горле Штонца, когда он увидел в дверях гестаповца.
— Встать! — рявкнул с порога Гросс и, подойдя к Штонцу, дважды ударил его в лицо. Солдатам он рукой подал знак сесть.
Гросс обыскал Штонца, обшарил карманы шинели, и когда извлёк сложенное полотенце, Штонц обмер. Он всю ночь думал, как будет отвечать на вопросы, если попадёт в гестапо. «Да, был у меня Зимбель, он всегда заходит, когда бывает на опорном участке. Поболтали о всяких пустяках и он ушёл по каким-то делам. Я же не стану спрашивать офицера, куда и зачем он идёт. А если Зимбель перебежал к русским, при чём же здесь я? Если бы я был его единомышленник, то ушёл бы с ним», — так намеревался Штонц оправдать себя. Но теперь, увидя в руках гестаповца вещественное доказательство, почувствовал близость смерти.
Гросс начал рыться в постели ефрейтора. Он вытряхнул грязное бельё из вещевого мешка, стал прощупывать матрац.
Штонц блуждал глазами по сторонам, вспомнил, как на этом же месте стоял когда-то солдат Даутенфельс, расстрелянный перед строем. Знал, что будет с ним сегодня или завтра. И вдруг он увидел стоящий в углу ломик. Штонц схватил его, бросился в тамбур и, подперев ломиком дверь, выскочил на сопку.
Он бежал, не чувствуя ни земли, ни ног. Когда окончилась траншея, Штонц оглянулся и не увидел за собой погони. Но Гросс бежал ему наперерез. Вот он остановился, вскинул парабеллум и, опустив руку на камень, выстрелил, потом ещё, пока не разрядил обойму… Штонц повис на низком проволочном заграждении, а его выброшенные вперёд руки как будто просили помощи у Рыбачьего.
ГЛАВА 22
Две ночи разведчики пытались прорваться в сторону Мурманска, но в пути без конца наталкивались на немецкие гарнизоны, колонны пехоты, артиллерии и поневоле сворачивали на юг, на восток, на запад, кружась около аэродрома Леастарес. Разведчикам было непонятно такое скопление немецких частей. Но вот радист Башев принял последние известия из Москвы: «Немецко-фашистские войска начали отходить на север Финляндии. Они зверствуют, грабят население, сжигают жилища. Пожары видны даже со шведской границы…»
В Финляндии горели сёла. Далёкие зарницы полыхали ночами на юге, и разведчикам порой казалось, что они слышат артиллерийскую канонаду долгожданного наступления. Но его всё ещё не было. Главной целью теперь было вырваться из вражеского котла, идти к Рыбачьему. Все знали — не удастся избежать встречи с врагом, ждали неизбежного боя, знали, какой это будет бой!
Ночь была холодной. Гремели промерзшие плащ-палатки, звонко стучали сапоги о корку льда на граните, и колкий ветерок, насвистывая, налетал то справа, то слева. На рассвете повалила снежная крупа. Отряд спешно готовил два укрытия из камней. Их накрыли плащ-палатками, замаскировали низкорослыми кустами морошки. На этот раз организовали один наблюдательный пост.
