— При такой маневренности бригады разве угонится за ней артиллерия? — заметил Растокин.
— Бог войны, не будь плох. Пусть учится по горам бегать, — вставил Хорев.
— На артиллеристах лежит не менее важная задача — обеспечить прорыв на Муста-Тунтури, а дальше нам хватит поддержки авиации и корабельной артиллерии, — Растокин прошёлся по землянке, что-то обдумывая и остановившись около Антушенко, добавил: — Скажу по секрету ещё одну новость: Финляндия запросила мира, вот-вот будет объявлено о прекращении боевых действий на Карельском перешейке. После этого, надо полагать, мы начнём гнать врага из Заполярья.
Антушенко хотел что-то сказать, но Растокин остановил его и попросил доложить обстановку. Хорев ушёл в политотдел бригады.
Федин поправил шапку, провёл пальцами по застёгнутым пуговицам телогрейки, вытер ноги и, отрывисто постучав в дверь, вошёл в землянку комбрига. Растокин и Федин приветливо поздоровались.
— Так и не отдыхал? — спросил Антушенко, отрываясь от карты.
— Работаем там, у фашистов, а здесь, у себя дома, на отдыхе, — ответил Федин и обратился к Растокину: — Извините, товарищ полковник, забегал в госпиталь, задержался.
— Правильно сделали. Докладывайте.
Растокин слушал Федина молча, смотря в окно по ту сторону залива, где находился мыс Суура-Ниеми. В его воображении вставали картины боя, люди. И чем дальше рассказывал Федин, тем сильнее чувство гордости за матросов бригады овладевало Растокиным. Он был доволен проведённой операцией и как отец жалел тех, кто пролил кровь на вражеском берегу.
Федин замолчал и, ожидая вопросов, посмотрел на Растокина, потом на Антушенко, делавшего пометки на карте.
— Выходит, пришлось бы вам туго, если бы Ломов, выполнив задание, не пошёл на прикрытие? — спросил начальник штаба.
— Да, можно себе представить положение автоматчиков… Фашисты чуть было не взяли в кольцо.
— Кто этот Ломов? — заинтересовался Растокин.
Антушенко рассказал, что знал, о новом командире взвода разведки, Федин добавил про сбитый вражеский самолёт.
— Наиболее отличившихся представить к награде. Напишите наградный лист и на Ломова. Молодой, а смотри… — Растокин что-то записал в блокноте и положил его обратно в карман.
— А с вами, капитан-лейтенант, я буду ссориться, — обратился к командиру роты Антушенко.
Федин, не понимая, пожал плечами.
— Вы рассчитываете, коли бой на чужом берегу, всё будет шито и крыто. Ошибаетесь. Наверное, думаете, если лично не возьмете «языка», так никто этого не сделает?
— Никогда не думал так, — обиженно вставил Федин.
— Так почему же вы один заскакиваете в землянки, лезете на доты, хватаете пленных?
— Попутно, под руку попадаются, товарищ капитан второго ранга, — тихо ответил Федин, вытирая платком вспотевшую лысину.
— Пока нет надобности, я запрещаю вам делать это, — продолжал Антушенко и придвинулся вплотную к Федину. — Вы командир отряда. Руководство всей операцией должно быть для вас главным. А остальное, батенька мой, матросы сделают сами. И не хуже.
— По боевому уставу пехоты, командир взвода личным примером увлекает своих бойцов в бой, — не сдавался Федин. — А я командовал отрядом и взводом, с которыми находился.
Антушенко вспомнил, что в роте разведки нет ещё одного командира взвода, и промолчал.
— Жми, жми на него, Анатолий Прокопьич… — Растокин засмеялся, подошёл к Федину. — Передайте мою благодарность личному составу роты, так и скажите: «Молодцы!»
Антушенко тем временем записал в блокнот: «Срочно подобрать командира взвода разведки» и обвёл написанное красным карандашом.
ГЛАВА 6
Ломов уснул под вечер. Спал недолго, тревожным сном. Проснулся, когда в стационаре ещё не зажигали огня и мутно блестели квадратные окна палат. Из операционной послышался стон. Ломов быстро встал, но, пошатнувшись, снова сел на койку. Болела голова. Он негромко позвал сестру. Никто не ответил. Из операционной вновь донёсся короткий стон.
— Операцию делают. Не отвлекайте сестру… — тихо сказал раненый матрос-автоматчик, сосед Ломова по койке и, слабо погремев коробкой спичек, добавил: — Засветите лампу, веселее будет.
Ломов зажёг лампу и снова повалился на койку. При свете он заметил, что глаза соседа забинтованы. «Зачем ему свет?» — удивился Ломов. На трётьей койке спал тяжело раненый разведчик взвода Великанова. Ломов закрыл глаза и явственно увидел перед собой землянку взвода, матросов, потом мыс Суура-Ниеми, бой… И неожиданно подумал: «Долго ли проваляюсь?… А если назначат нового командира взвода?» Нервно поправил повязку на голове, подвернул бинт над глазами, закурил папиросу. Но тут же закружилась голова, к горлу подступила тошнота, забил кашель.
В палату вошла медсестра Ира и строго сказала:
— Товарищ раненый, в палате курить нельзя.
Ломов открыл глаза, приподнявшись на койке, пристально посмотрел на медсестру и уронил папиросу.
Ира внезапно вся так и засияла в улыбке.
— Сережа?! — вскрикнула она, протягивая к Ломову руки, в которых были термометры.
В первый момент они растерялись от неожиданной встречи. Ломов вскочил с койки, хотел сказать что-то особенное, но только твердил:
— Ирочка! Да как же ты здесь, Ира!…
— А когда же ты приехал? — Ира осторожно коснулась забинтованной головы Сергея. Она поняла, где он был этой ночью.
Но Ломов ничего не успел объяснить. Открылась дверь, и в палате появился Растокин. За ним вошёл Хорев.
— Отдыхай, Сережа. Я дежурю, после зайду, — ласково проговорила Ира и, поздоровавшись с вошедшими, вышла из палаты.
Ломов слышал о приезде комбрига и, догадываясь, кто перед ним, смутился.
— Здравствуйте, лейтенант Ломов! — сказал Растокин и подал руку. — Слышал, вы тяжело ранены. Да как будто сестричка вас уже на ноги поставила?
— Знаете, как неожиданно… — начал было Ломов.
— Начальство всегда является неожиданно, — густым басом вставил Хорев, улыбаясь.
— Я о медсестре говорю. Мы встретились неожиданно, даже не верится… — освобождаясь от смущения, ответил ему Ломов и подумал: «На вид суровый он, а голос нестрогий, даже добрый».
Улыбка сошла с лица начальника политотдела. Он знал множество встреч на фронте: и радостных, и омраченных горечью неожиданных печальных известий.
Хорев переглянулся с Растокиным. Потом они усадили Ломова на койку, сами сели на табуретки и попросили рассказать о взволновавшей его встрече.
— Мы познакомились в Вологде, когда пересаживались на мурманский поезд, — рассказывал Ломов. — Вместе добирались до Полярного. Я знал всех сибиряков, приехавших на флот… Вместе прожили десять дней в гостинице. Я ждал назначения. Сибиряки каждый день бывали на кораблях и в частях. А в свободное время мы с Ириной были вместе. Однажды пришёл в гостиницу — и мне сказали, что сибиряки уехали, и я больше их не видел… Получил назначение в бригаду. Видите, попал в госпиталь — и несколько минут назад слышу знакомый голос: «Раненый, в палате курить нельзя…» Разговорился я, извините.
