пятам.

На сопке Ломов увидел громадный ствол дальнобойного орудия, ниже, у землянок, немецкий часовой, не понимая, смотрел на падающие ракеты.

Матросы только что пересекли снежную дорогу, некоторые ещё лежали на ней. Слева, в кювете, вверх колёсами лежала разбитая машина. Склоны сопки были крутые и обрывистые. «Где-то у землянок должен быть проход к пушке», — подумал Ломов.

В руке Борисова блеснул самодельный клинок с цветной ручкой. Ломов кивнул ему:

— Давайте!

Богатырь Борисов пополз к часовому, перерезал попавшийся на пути телефонный кабель, ловко, бесшумно двигался вперёд, и только было видно, как работали его локти. Матросы полукольцом охватили землянки. В той стороне, где только что стреляли, стояла тишина. Одна за другой погасли ракеты, и сразу темнота стала ещё гуще. Вдруг справа снова затрещали автоматы, послышались глухие разрывы гранат. Ломов понимал — медлить больше нельзя, пока на пути один вражеский часовой. Он встал во весь рост и, увидя поднявшихся матросов, рванулся вперёд, обогнав Борисова.

— Хальт! — окрикнул немецкий часовой и, не дожидаясь ответа, хотел скрыться за землянкой, со страха дав короткую очередь в воздух.

Ломов нажал на спусковой крючок. Немец пригнулся и медленно повалился на землю.

Сразу же ожил весь мыс. В трубы землянок полетели гранаты, звонко затараторили матросские автоматы, и бесконечное эхо прокатилось над сопками.

Ломов подбежал к двери одной из землянок, но перед ним вырос Борисов.

— Минутку! — предостерегающе пробасил он и ударом сапога раскрыл дверь. Дав автоматную очередь по проходу, матрос скрылся в землянке.

«Вот как надо», — подумал Ломов и быстро повёл взвод на сопку к пушке.

Около вражеских землянок задержалось несколько матросов. Ерошин догнал за валуном здорового егеря, выскочившего из землянки в нижнем белье, и навалился на него сзади. Матрос хотел взять немца живьём, но поскользнулся и оказался под егерем. Они катались по снегу, душили друг друга.

— Ва-ся! — услышал Громов голос друга.

Немец судорожно дёргал за ремень автомата, намереваясь снять его с шеи Ерошина, но в этот момент подскочил Громов. Схватив врага за подбородок и затылок, он так перегнул ему шею, что тот со стоном повалился на снег и разбросал руки.

— Ничего, Андрей, первый блин всегда комом, — тяжело дыша, проговорил Громов и, обхватив руками пленного, поставил его на ноги.

В землянке Борисов обстрелял из автомата все углы, прислушался, включил фонарик. У стены стояла неубранная койка. По обставленной с некоторым комфортом землянке можно было догадаться — в ней жил офицер. Борисов взял со стола объемистый планшет и уже хотел выйти из землянки, но в этот момент скрипнула низкая деревянная кровать. Он посмотрел на свисавшее до пола одеяло, не раздумывая, запустил под него руку.

— Ах ты, гад, кусаться! — Борисов отскочил к двери и скомандовал:

— Ханде хох! Иначе файр открою.

Из-под кровати появились руки. Немец полз по полу, зажмурив глаза. Борисов поднял его за шиворот, вытолкнул за дверь и передал Ерошину, конвоировавшему пленного, Борисов осторожно опустил в трубу землянки противотанковую гранату и бросился бегом догонять взвод.

Узкая траншея, ведущая на сопку, не давала матросам возможности рассредоточиться. Сверху совсем рядом ударил пулемёт. Шубный с силой дёрнул за руку Ломова, прижал к граниту. Над головами пропели пули. Цепляясь за камни, Шубный выдвинулся вперёд к неумолкающему пулемёту, швырнул гранату. Раздался взрыв. Шубный первым вырвался на открытое место, из автомата расчищая дорогу. Он что-то кричал, но в шуме стрельбы никто не разобрал его слов. Взвод рассыпался по сопке, захватил три землянки и огромный котлован, где стояло дальнобойное орудие.

Выскочившие из землянок полураздетые артиллеристы, отстреливаясь, уходили в сопки к перешейку мыса.

Ломов добежал до котлована, спустился к орудию. У пушки уже хозяйничали сапёры, укладывая рядом с ящиком со взрывчаткой крупнокалиберные немецкие снаряды.

— Товарищ лейтенант! С сопки уходить надо, от неё сейчас яма останется, кругом погреба снарядов, — крикнул сапёр.

Ломов задумался — отходить или выйти на помощь соседям. На северном, самом большом опорном пункте, где действовал Федин, всё ещё шёл бой. На перешейке у автоматчиков тоже навязалась перестрелка.

Ломов приказал сапёрам подрывать орудие и бегом по гранитным уступам выскочил из котлована.

С «большой земли» по мысу начал шарить луч прожектора. Он выхватил из темноты автоматчиков, прошёл их и снова вернулся. Сразу же заговорили вражеские миномёты.

«По автоматчикам бьют, гады!» — подумал Ломов и только сейчас вспомнил немецких артиллеристов, бежавших к перешейку.

— Порядок, товарищ лейтенант, дело за сапёрами, — доложил Шубный, вытирая шапкой лицо.

Слова бывалого матроса несколько успокоили Ломова. «Может быть, зря я волнуюсь за другие взводы, видно, всегда так в бою, одни раньше выполняют боевую задачу, другие позже», — подумал он. Но, вспомнив слова Федина: «Ты, Великанов, уничтожишь гарнизон и поможешь нам», — решил идти туда, где командир отряда всё ещё вёл бой.

Матросы один за другим подходили к Ломову.

— Товарищ лейтенант, автоматчики, кажется, отходят, — тревожно сказал Шубный прислушиваясь. — Не помочь ли им?

Ломов представил себе, что будет с отрядом, если немцы прорвутся на мыс, и, не раздумывая, кинулся к перешейку.

— Взвод! За мной! — во всю силу лёгких крикнул он на бегу.

Навстречу шёл со взводом Великанов. Ломов обрадовался встрече, громко сказал ему:

— Кирилл Васильич! Иди левее, сейчас пушку подорвут.

— Хорошо! Торопишься к автоматчикам?… Правильно! — ответил Великанов, сворачивая на север.

Ломов посмотрел вслед уходящему Великанову, и вдруг ему захотелось остановить его, обнять и расцеловать. «Что это я?» — подумал он, перепрыгивая через камни.

С помощью миномётного огня немцы прорвали правый фланг прикрывающих, устремились к перешейку.

В этом направлении и рассредоточил свой взвод Ломов. Матросы вперебежку заняли оборону, подпускали врага на близкое расстояние. Немцы были без маскировочных халатов и ясно выделялись на снегу.

— Приготовить гранаты! — скомандовал Ломов. В голове лейтенанта настойчиво работала мысль: «Любой ценой задержать. Что будет, если прорвутся…»

— Гранаты к бою! — крикнул Ломов и одну гранату за другой швырнул в цепь врага. Рядом взвились и другие гранаты, но сразу же длинные автоматные очереди заглушили их разрывы.

Наступила критическая минута, которая часто решает исход боя. Ломов поднялся во весь рост:

— Взвод! В атаку! За мной!

Ломов бежал по перешейку, с ходу стрелял, не давая опомниться врагу. Вдруг он почувствовал, как что-то тяжёлое и тупое ударило по голове. Всё вокруг поплыло, стало тихо. Лейтенант упал вниз лицом, а неумолкающий автомат в его застывших руках выпускал последние пули в землю, опустошая диск.