что я тебя спасаю, я тебя погубил; однако не все еще потеряно, я многое теперь понял и спасу тебя даже против твоей воли. Мы уезжаем сегодня ночью, слышишь? Лошади у ворот.
Кароль был бледен как смерть. С огромным трудом он разжал стиснутые зубы. И наконец с мрачной решимостью проговорил:
— Превосходно, вы отвезете меня в Венецию, оставите там, а сами вернетесь сюда, чтобы получить награду за свой подвиг. Вы с ней об этом заранее столковались, я уже давно жду такой развязки.
— Кароль! — взревел Сальватор, впервые в жизни по-настоящему приходя в ярость. — Твое счастье, что ты слаб и хрупок, будь ты настоящим мужчиной, я бы размозжил тебе голову. Скажу только одно: лишь злобный человек может такое придумать, лишь трус и неблагодарный может такое высказать! Ты мне отвратителен, я отрекаюсь от дружбы, которую так долго к тебе испытывал. Прощай, я уезжаю, я не хочу тебя больше видеть, рядом с тобою сам рискуешь стать злобным и трусливым.
— Хорошо, хорошо! — твердил князь, не помня себя от бешенства и принимая, как всегда в таких случаях, холодный и презрительный тон. — Продолжайте, оскорбляйте меня, ударьте, вызовите на дуэль, добивайтесь любыми средствами моей смерти или отъезда. Таков ваш план, я это знаю. Зато как сладостна будет ночь любви, которой вас вознаградят за сей рыцарский поступок!
Сальватор чуть было не кинулся на Кароля. Не помня себя, он схватил обеими руками стул. Он чувствовал, что мысли его мешаются, он дрожал, как нервическая женщина, и вместе с тем ощущал в себе такую неистовую силу, что, казалось, мог в эту минуту обрушить на собственную голову весь дом.
Несколько мгновений царило грозное молчание, а потом вечернюю тишину нарушил нежный голосок.
— Послушай, мама, — донеслись слова, — я выучила свой урок и хочу перед сном прочесть тебе басню по-французски:
Окно в комнате нижнего этажа закрылось, и голос Стеллы стих. Сальватор горько рассмеялся, с такой силой опустил стул на пол, что ножки у него отлетели, и стремительно вышел из комнаты Кароля, громко хлопнув дверью.
— Лукреция, — сказал он, постучавшись к Флориани, — позови служанку и поручи ей детей, мне надо немедленно с тобою поговорить.
И Сальватор увлек ее в глубь парка.
— Послушай, — начал он, — Кароль либо негодяй, либо глубоко несчастный человек, он — самый низкий и самый безрассудный из всех твоих возлюбленных и, уж во всяком случае, самый опасный из них: если ты его тотчас же не бросишь, он погубит тебя своей ревностью и постоянными придирками. Он ревнует тебя ко всем, ревнует к собственной тени, и это — болезнь, но он ревнует тебя ко мне, и это — уже подлость! Сам он никогда не решится тебя покинуть, он не хочет уезжать и не уедет. Тебе самой придется бежать из собственного дома. Нельзя терять ни минуты, садись в лодку, доберись до ближайшей подставы, уезжай в Рим, в Милан, на край света! Или спрячься в какой-нибудь хижине, но только спрячься хорошенько… Быть может я несу чушь, я не в себе, до такой степени я возмущен. Но надобно отыскать какой-то выход… Постой! Есть одно средство, неприятное, зато верное. Бежим вместе. Мы отъедем от дома всего на две мили, будем отсутствовать не больше двух часов, этого достаточно! Кароль решит, что его домыслы верны, что я — твой любовник. Он слишком горд и, не колеблясь, примет решение, а ты навсегда от него избавишься.
— Ты и впрямь потерял рассудок, мой бедный друг, или хочешь, чтобы я его лишилась! — ответила Лукреция. — Да, я достаточно страдаю из-за подозрений Кароля, но никогда не дам ему повода презирать меня!
— Несчастная женщина! Неужели ты не понимаешь, что если тебя подозревают, то тем самым уже и презирают! Неужели ты еще дорожишь уважением человека, который не отвечает за свои поступки? Какая нелепость! Едем же, едем, чего ты боишься? Думаешь, что я воспользуюсь твоим угнетенным состоянием и, против твоей воли, поведу себя так, что оправдаю лестное мнение Кароля обо мне? Но ведь я не подлец, а если уж ты хочешь быть совсем спокойна, то могу сказать, что я в тебя больше не влюблен. Нет, нет, Боже избави! Ты слишком слабое, слишком доверчивое и нелепое существо. Ты вовсе не та сильная женщина, какой я тебя представлял себе, ты все еще дитя, лишенное разума и самолюбия. Твоя страсть к Каролю окончательно исцелила меня; клянусь, моя любовь тебе больше не угрожает. Едем же, время не ждет. Если он сейчас явится и станет умолять тебя, ты раскроешь ему свои объятия и дашь обет никогда его не покидать. Я тебя хорошо знаю, а потому — бежим! Этим мы и его спасем: он решит, что его болезненные подозрения подтвердились. Пусть думает, что ты лживая и любострастная женщина, пусть ненавидит тебя, пусть уедет, проклиная тебя и отрясая прах с ног своих. Чего ты страшишься? Тебя пугает мнение безумца? Но ведь он не ославит тебя в глазах света, он будет вечно хранить молчание, никому не расскажет о постигшей его катастрофе. К тому же, если тебе захочется, ты позднее оправдаешься перед ним. Но теперь надо вырвать зло с корнем. Надо бежать.
— Ты забываешь только об одном, Сальватор, — отвечала Лукреция, — виноват ли Кароль, или он просто глубоко несчастный человек, но я люблю и всегда буду любить его. Я готова отдать свою кровь, чтобы облегчить его горе, а ты допускаешь, что я могу разбить его сердце и таким путем обрести покой! Странный ты мне предлагаешь выход!
— Вижу, что ты и сама недалеко от него ушла! — закричал граф. — Я от тебя отступаюсь! Но только помни, что я тебе сегодня сказал: ты погибла!
— Я это хорошо знаю, — ответила Лукреция. — Прошу тебя только об одном: помирись с ним перед отъездом!
— Не проси меня об этом, сейчас я способен его убить. Лучше уж я уеду, не мешкая, так будет вернее. Прощай, Лукреция.
— Прощай, Сальватор, — прошептала она, бросаясь к нему на грудь, — быть может, мы никогда больше не увидимся!
Она залилась слезами, но удерживать его не стала.
XXIX
На следующий день после отъезда Сальватора Флориани, не дожидаясь, пока князь выйдет из своей комнаты, ушла из дома. Она села в лодку, взялась за весла и стала грести с такой силой, словно к ней вернулась молодость; вскоре она оказалась на другом берегу озера. Тут, как раз против виллы, была оливковая роща, с которой у Лукреции было связано множество воспоминаний о юности и о первой любви. Здесь пятнадцать лет тому назад она часто встречалась со своим первым возлюбленным, Меммо Раньери. Здесь она впервые призналась, что любит его, здесь она, позднее, вместе с ним обсуждала планы бегства. Здесь, наконец, она много раз пряталась от бдительного ока своего отца и от преследований Манджафоко.
После своего возвращения к родным пенатам Лукреция ни разу не приходила в эту рощицу, которую ее первый любовник, охваченный юношеским восторгом, назвал
