— Ты видела полковника Пфердменгеса? Хороший человек на первый взгляд, не так ли? Пьет, гуляет, веселый… Наверно, сидит сейчас в ресторане и ужинает с приятелями. Ты знаешь, зачем он приехал? Получить свои деньги — и айда назад, уничтожать черных! Он купит еще плантацию и, чтобы охранять ее, много оружия — он будет стрелять, вешать, рубить… И в этом помощник полковника я. Потому что я дал ему деньги, приобрел автоматы и пули к ним!

Гюнтер представил, как дергаются у Карла уголки губ. Что ж, по сути, Карл прав, но на земле почти каждый день кто–нибудь с кем–нибудь воюет и кто–то кого–то убивает, а Африка далеко… Стоит ли забивать себе этим полову?

— Но дело не в полковнике, — продолжал дальше Карл, — сегодня я отыскал третьего, знающего шифр. Он потребовал у меня сразу три миллиона. Потому что он умнее всех и знает, что и где можно хапануть. Я пообещал ему их, а теперь решил не отдавать, потому что это все равно, что наточить бритву врагу, который хочет тебя зарезать.

— Кто он? — Спросила Аннет.

— Один из неонацистских фюреров. Я читал о них, но не обращал внимания, да и все, мы часто не обращаем внимания…

— Кто все? — сердито оборвала Аннет. — Мы устраиваем демонстрации и митинги протеста, мы боремся, хотя наше правительство, к сожалению…

— Когда видишь все это собственными глазами, начинаешь думать: либо ты сумасшедший, либо сумасшедшие вокруг. Двадцать лет назад коричневые были еще у власти, потом все клялись, что никогда не допустят возрождения фашизма, сажали эсэсовцев за решетку и ставили антифашистские фильмы, а сейчас те же эсэсовцы красуются в мундирах, а фашисты под охраной закона произносят речи и выдвигают требования, которым бы позавидовал сам Гитлер!

В комнате установилась тишина.

Гюнтер прислонился плечом к стене. Его не взволновали слова Карла, ибо в глубине души он безразлично относился и к фашистам, и к антифашистам — верил только себе и своему умению устраиваться. Думал: назвал ли Шлихтинг свои две цифры? И сколько же на счету, если Карл пообещал ему даже три миллиона?

Три миллиона — и кому? Какому–то бывшему нацисту. А он, Гюнтер, которого чуть не расстреляли, получит только миллион. Где же справедливость?

Аннет спросила:

— Однако почему не насторожил тебя первый визит к Рудольфу Зиксу? И дядя предупреждал тебя…

— Почему же ты тогда не отговорила меня от поездки в Италию?

— Твоя правда, — вздохнула Аннет, — но мне так хотелось поехать с вами. С тобой…

— Мы сядем в машину и поедем, куда только ты захочешь, — примирительно сказал Карл. — И не будем думать ни о деньгах, ни… Но захочешь ли ты поехать со мной?

— Неужели ты действительно так думаешь, милый?

— А знаешь, кем был мой отец?

Гюнтер прикусил губы: надеясь отвернуть, Аннет от Карла, он рассказал ей о Франце Ангеле, но девушка ответила ему тогда так же, как сейчас Карлу.

— Я знаю, кто ты! — Немного помолчала. — Конечно, тень отца еще витает над тобой. Особенно когда сделаешь что–нибудь плохое.

Карл засмеялся хрипло и нервно.

— Ты на самом деле все знаешь и не отказываешься?

Гюнтер представил эту сцену в комнате и сжал кулаки.

А Карл все говорил:

— …И ничего не стоит между нами, любимая. Завтра мы полетим в Цюрих, и я переведу двадцать миллионов польскому посольству с условием, чтобы на эти деньги построили больницу. — Засмеялся. — Шлихтинг и полковник словно договорились: назовут мне цифры только на пороге банка. Тем больше разочаруются… — Карл умолк и продолжал после паузы: — Жаль Гюнтера. Но я уверен: он все поймет и одобрит наше решение.

Гюнтер еле удержался, чтобы не ворваться в комнату. Он что, мальчишка? И какое они имеют право решать за него? Его миллион — полякам? Миллион, с которым он уже свыкся, который как бы стал его собственностью и принес бы ему столько счастья, радостей и удовольствий?

У Гюнтера заклокотало в горле, поднял руки и чуть не закричал, как человек, которого грабят. Он не слышал, что дальше говорят в комнате, утратил самоконтроль, шагнул к двери — сейчас он ворвется к ним, он им покажет, заставит уважать его права; в конце концов, неужели полякам не хватит девятнадцати миллионов? Что для государства миллион, который может сделать его, Гюнтера, счастливым?

Но перед кем унижаться?

Эта мысль отрезвила его, привела в, чувство, и он услыхал слова Аннет:

— …Дядя остановился на Шаттегештрассе, где живет наша родственница, и я переночую там. Завтра утром он выезжает в Гамбург и хотел бы увидеть тебя.

О, уже и Каммхубель приперся в Ганновер — это окончательно разозлило Гюнтера. Суют нос не в свои дела, тоже философы, интеллигенция, раскудахтались: «Боже мой, как дурно пахнет от нацистских денег!» А ты не нюхай!

— Тогда поспешим, — сказал Карл.

Гюнтер осторожно вышел за дверь. Пробежал по коридору, оглянулся, заворачивая за угол, и чуть ли не скатился по лестнице.

…За столиком Пфердменгеса сидели двое мужчин. Полковник танцевал с какой–то раскрашенной девицей. Сев на место, жадно выпил шампанского, указал Гюнтеру на мужчин:

— Мои старые друзья. Этот рыжий — Ганс, а этот — бывший, хотя, правда, все мы бывшие… Курт, мой однополчанин.

— На минутку, господин Пфердменгес, — позвал его Гюнтер, — важное дело.

— Называй меня просто полковником, — небрежно похлопал его по плечу Пфердменгес. — Никаких дел, сегодня отдыхаем.

Мужчины одобрительно закивали. Гюнтер наклонился к уху Пфердменгеса, зашептал:

— Хотите потерять свои пятьсот тысяч?

Гюнтер отозвал полковника в сторону, рассказал о разговоре Карла с Аннет.

Полковник смотрел на него, не понимая. Наконец смысл сказанного дошел до его сознания.

— Я придушу этого Карла, как щенка! — Поднял кулаки. — Никто еще безнаказанно не обманывал Пфердменгеса!

— Вам хмель ударил в голову, — оборвал его Гюнтер. — Возможно, вы на самом деле придушите его, но ганноверская полиция уже через несколько часов раскроет вас. И вместо пятисот тысяч — тюрьма.

— Но нельзя же безнаказанно делать такие вещи! — горячился полковник.

— Есть способ увеличить вашу долю в десять раз! — не дослушал его до конца Гюнтер.

— Пять миллионов? — Полковник побледнел.

— Да, пять миллионов… Сейчас мы поедем… тут недалеко… Но при условии: будете выполнять все, что я скажу!

— Согласен!

Поймали такси, и через десять минут Гюнтер нажимал кнопку звонка у калитки, ведшей к дому Иоахима Шлихтинга.

Вышел слуга в сопровождении овчарки. Издалека спросил:

— Кто?

— Полковник Пфердменгес и господин Велленберг. Очень важное и срочное дело.

Слуга скоро вернулся и загнал овчарку в помещение.

— Прошу, господин Шлихтинг ждет вес,

Иоахим Шлихтинг стоял в центре большого холла с ковром во весь пол, и это делало его еще более высоким — будто червяк какой–то умудрился стать на хвост и замереть. Молчал, разглядывая посетителей. Гюнтер не выдержал и начал первый: