Отметка 3234
07 января 1988 года 17.30
Темнело…
Зимой, в горах вообще темнеет быстро, световой день короток. Только трассеры режут ночь, да крики 'Аллах Акбар!' действуют на нервы. Горы — как часовые вокруг. Чужие горы…
— Крупняка нет больше… — сказал кто-то.
Все отчетливо понимали, что это значит. Не было ни АГС ни крупнокалиберного пулемета. Они были отрезаны на этой высоте и кроме нескольких пулеметов, в основном РПК — у них ничего не было. Те, кто поопытнее понимали что будет дальше. Сначала минометный и ракетный обстрел — только мин побольше подтащат. А потом, уже ночью — атака до рукопашной обкуренных моджахедов смертников — если еще кто останется в живых после обстрела.
Вертолетов ночью не будет, корректировщика артогня кажется убили — по крайней мере артиллерии не видно и не слышно. Значит, точно крышка. Хорошо что молодые — а их и в этой гвардейской роте, той самой что брала дворец Тадж-Бек было достаточно — не понимают еще, что их ждет. А старики… а старикам просто холодно лежать среди камней на холодной земле…
— Здоровые… — сказал кто-то, понятно о ком — как звери. В черном все.
— Отставить разговоры! Следить по секторам! — старший на этом направлении, младший сержант Цветков пытался не показать, что страшно и ему — магазины добили?
— Так точно, тащ сержант — ответил из темноты кто-то.
— Не ссать! Наши уже выдвигаются!
Сам Цветков не мог понять, что происходит впереди — Утес уже давно молчал, но молчали и духи, уже более получаса, только по другим секторам вели беспокоящий огонь, а его и вовсе оставили в покое. Он предполагал, что Утес уже захвачен духами и больше всего боялся, что он захвачен исправным или почти исправным, и сейчас ударит по ним. Если ударит — головы не высунешь.
Дикий, истошный вой в темноте, похожий на волчий — душманы так парализовывали волю к сопротивлению — и тут же разрыв, тяжелый хлопок снаряда безоткатного орудия Б-10. А потом — на их позиции с трех сторон обрушился огненный шквал.
— К бою! — перекрикивая разрывы заорал Цветков и сам стал стрелять. РПК бил короткими, точными очередями, трассеры уносились в ночь, рикошетировали от камней. Духи были едва видны — только по вспышкам выстрелов, и по темным силуэтам на более светлом фоне посыпанного снегом склона. Эти уже не шли в психическую — поднимались в гору короткими перебежками, под прикрытием огня остальных…
— Слева!
Ствол пулемета разворачивается, очередь, еще одна. Хлопают гранаты, пока что впереди них. Склон не заминирован как это делают духи. Минировать нечем.
Перебежка — очередь. Опять перебежка. Пулеметчик всегда под прицелом. духи отчетливо понимают его опасность и переносят огонь вслед на ним, стараются выцелить. Перебегать приходится под пулями, они летят градом, отражаются от скал, уходят в небо…
В этот момент погибает гвардеец Андрей Кузнецов. Захлебываются пулеметы, рвутся гранаты, их уже почти не остается. Группе душманов почти в двадцать человек удается приблизиться к обороняемой позиции вплотную, рвутся с обеих сторон гранаты.
Уже в самом конце этой части боя, когда выведены из строя почти все пулеметы, погиб и сам пулеметчик Андрей Цветков. К тому моменту он оставался единственным выжившим пулеметчиком, остальных душманам удалось вывести из строя. Он вынужден был перебегать от одной позиции к другой, чтобы поддержать огнем, их атаковали с трех сторон одновременно, духи подошли почти вплотную. Вот тут то и разорвалась граната…
Граната разорвалась, когда Андрей был рядом с гвардии сержантом Борисовым, командиром отделения. Сам Борисов отбивался как мог, мрачно прикидывая, сколько еще осталось снаряженных магазинов. Патроны в принципе были, в Советской армии всегда выдавали на человека больше патронов, чем в любой другой — но они были в пачках. А снаряжаться времени не было, духи лезли уже напропалую. Пацаны бросали гранаты, выкрикивая кто из какого города, чтобы самим не забыть, что они еще живы…
После того, как взяли высоту, на которой был пулемет, духи взяли себе небольшую передышку. Прямо на этой высоте у пулемета присели, достали вяленое мясо, жесткое как подошва и с солью, но на небольшом куске такого мяса человек может жить целые сутки.
Моджахеды вообще — надо отдать им должное — умели воевать и были истинными сыновьями этих гор. Они обходились малым, как пастухи, как кочевники, как странствующие дервиши. Большое, вытканное из грубой шести, пыльное и грязное одеяло — оно и одеяло, и постель, и маскхалат при необходимости, оно сливается с цветом гор и найти затаившегося под такой маскировкой опытного человека почти невозможно. Ночуют прямо в горах, три человека садятся спинами друг к другу, обертываются этими самыми покрывалами, а в центр живого круга ставят маленькую свечу. Этого хватает на всю ночь даже в двадцатиградусный зимний мороз. Пища — то же вяленое мясо, иногда сухпайки, сухари. Часто использовали кислое козье молоко, потому что в горах могли выжить и найти себе пропитание только козы — а оно в разы полезнее коровьего. Знали все травы, и лекарственные, и ядовитые. Метали гранаты с помощью пращи точно также, как раньше метали пращой камни.
Оружие — самое примитивное, то что есть под рукой. На первом этапе в основном старый британский Ли-Энфильд, потом как начались массовые переходы на сторону душманов (переходили целыми полками) и массовые поставки оружия доброжелателями из Лэнгли — основным стал автомат Калашникова. Чаще всего — нечищеный, ржавый, прицел заклинивали, чтобы стреляя на сто метров, лупили длинными очередями. По воспоминаниям британцев, тренировавших моджахедов — из крупнокалиберного пулемета — дашики — они лупили, даже не целясь и как можно дальше отодвинувшись от него — боялись. Самыми лучшими считались подразделения, которые перешли на сторону душманов от законной власти — их чему то учили, и большей частью — научили.
Почему мы так и не смогли ничего сделать с ними? Серьезный вопрос. В Афганистане по официальным данным погибло тринадцать тысяч восемьсот человек. Если приплюсовать умерших от ран — то будет тысяч двадцать. По данным Красного креста же, за время афганского конфликта 1980-89 годов
