тошнит, живопись не захватывает с такой силой, как в детстве и отрочестве, но от настоящих стихов бросает в настоящую дрожь.

Традиция семейных чтений ушла во времена преданий. Телевизор вытеснил книги из привычного обихода. Заставил умолкнуть голос матери, читающей детям сказки на ночь. Передача «Спокойной ночи, малыши!» интереснее. Там мультфильмы показывают, хорошие книги инсценируют. Родители, таким образом, могут быть свободны. Но как птица приносит своим птенцам пищу в клюве, так и мать должна со своего, а не с телевизионного голоса потчевать детей поэзией.

Отсутствие поэтической культуры скверно отражается на детях. Их речь делается убогой, расхлябанной. Дело тут не в словарном запасе, а в умении строить фразу, в сцеплении слов, рождающих образ. Точное слово — результат стиховой культуры. «Сорняки», с которыми борются учителя-словесники, могут быть искоренены не вычеркиванием их красной ручкой, не снижением оценки за стиль изложения, а введением лучших образцов поэзии в школьные программы.

У нас же в начальной школе детей заставляют зазубривать такие тексты, которые способны лишь отвратить от поэзии.

Я читаю детям стихи не для того, чтобы они потом лепили кота ученого или тридцать три богатыря оптом, а ради собственного удовольствия и, естественно, потому, что им нравится слушать. Когда делаешь это как бы бесцельно, получаешь неожиданный результат.

Он — в лаконизме. После стихов дети вдруг перестают громоздить множество различных форм друг на друга. Они ищут как бы самый простой, но и выразительный способ передачи образа. В скульптурах возникает ритм. Значит, хорошие стихи способны организовать мышление ребенка, и это сразу отражается на всем что он делает. Сразу — это не значит: прочел стихи и смотришь – аккуратно ли он ест или все равно расплескивает суп вокруг тарелки. Нет, стихи накапливаются в организме, если применим такой «физиологизм» к стихам, — они насыщают память поэтическими концентрированными образами, воздействуют на развитие слуха и речи.

Я бы не заставляла детей заучивать стихи наизусть. То, что западет в душу, запомнится само собой.

Зубрежка непродуктивна, как рисование с натуры гипсов и черепов, лепка копий без внутренней потребности. Почему великие мастера занимались штудиями? Потому что так велел маэстро? Да нет же, это было художническим актом, как и оригинальное их творчество. Следуя знаменитым грекам и римлянам, они осваивали путь построения канонической формы. Они шли по стопам гениальных предшественников, постигая процесс изнутри. И на этом учились.

Теперешние мученики художественных школ — понимают ли они задачу копирования? Нет, им нужно добиться сходства любыми путями. Вот они и мерят по отвесу, считают, сколько раз уложился нос в голове: три — правильно. Так же как и механическое заучивание стихов, механическое копирование таит в себе губительную опасность для художника — он перестает творчески мыслить. Вместо «хочу» выступает «надо». Творца вытесняет ремесленник.

У Кеши феноменальная память

Четырехлетний Кеша знал наизусть книги. Всего «Конька-горбунка». Всего «Чука и Гека». Его память удерживала сотни страниц стихов и прозы. Надо отдать должное матери — она не демонстрировала способностей сына, не умилялась на «своего феномена». Возможно, и потому, что ей было некогда — на руках годовалая Ксюша. Но Кешу она регулярно возила заниматься, она понимала, что ему необходима «компенсирующая» деятельность.

Мальчик отличался повышенной тревожностью. Как-то мы лепили рельефы на кленовых листьях. Кеша прикрепил фольгу посередине — кленовый лист превратился в волшебное зеркало. Вот он, стиховой лаконизм. Все структурно и осмысленно. Пока мы трудились, заполняя лист множеством деталей, Кеша беседовал с зеркальцем, при этом играя роль злой царицы. Играл он ее как настоящий актер. Войдя в образ, не отзывался ни на одно мое слово. Состроив зеркалу страшную рожу, вопрошал: «Кто на свете всех милее?»

Девочка Миля испугалась «взаправдашней» злой царицы и заплакала.

Я уговаривала Кешу стать кем-нибудь добрым, взывала к жалости:

«Посмотри, Милечка плачет, она боится». Ни призывы, ни слезы не способны были вывести Кешу из «злодейского» образа.

Мы все шли в метро. Кеша нес свое зеркало, как знамя, поминутно спрашивая: «А это навсегда?» И вдруг порыв ветра переломил лист пополам. С Кешей сделалась настоящая истерика. Кое-как удалось скрепить лист пластилином, он положил его на ладонь и держал перед собой свое раненое сокровище. А ведь как просто было сделать еще одно такое зеркальце! Нет, это было единственное и неповторимое.

С возрастом феноменальная память не ослабла. Но как бы за счет нее пострадала зрительная. Он не узнает хорошо знакомых людей.

В школе ему трудно, и самая главная проблема — со счетом. Кеша не понимает механизма сложения.

Причина видится в том, что Кеша настроен на вечные, непреходящие ценности, ценности, не поддающиеся формальному учету. Дискретность чего бы то ни было ему враждебна. Километры прозы и стихов, которые хранит его память, возможно, блокируют доступ информации. Музыка (Кеша серьезно занимается музыкой) — это тоже синтетическое искусство, ее нельзя сосчитать, она возникает как целое, и он помнит последовательность звучания нот. Образный строй мышления противится механическому. Запоминание наизусть длиннющих поэм не механический акт. Кеша ощущает структуру текста, его смысловой код, где все слова единственные и стоят на своих местах. Помню, попросила его пересказать первую главу «Конька-горбунка». Он сделал это превосходно. При механическом запоминании пересказ, как правило, детям не дается.

Мать Кеши и Ксюши оставила работу и занимается детьми. Денег на жизнь хватает в обрез. Но она, как мне кажется, сделала правильный выбор. Кеша богато одарен от природы. Нынешней школе одаренность не нужна, неординарность мышления, а подчас и поведения (одаренных детей отличает тонкая нервная организация) в тягость ей. К тому же одаренные дети, как правило, развиваются неравномерно, и их намеренно не поощряют в том, в чем они сильны, но с радостью распинают за слабость: «Не хочешь быть как все, получай!» Матери Кеши приходится служить «амортизатором», смягчать удары судьбы. Кешина мать знает: неврозы лечить труднее, чем предупредить.

Замечательно и то, что у Кеши есть младшая сестра. Он опекает ее, играет с ней в те самые игры, мимо которых прошло его детство.

Думаю, что мы еще услышим об этом мальчике с кленовым зеркальцем. А его неумение складывать простые числа будет описано в сборнике «Курьезы гениев».

Дух братства

Отчего люди испокон веков строили храмы и молились в них сообща? Ими двигала жажда братства, соборности. Нас с детьми объединяет тот же самый дух братства. Служа друг другу, мы одновременно служим общему — цельности, единству, гармонии.

Десять детей в группе (теперь их вдвое больше и бывает невозможно справиться) — десять рек, которые вольются в море взрослой жизни. Или в океан. Чего я хочу от малышей? Ничего Я хочу быть вместе с ними и, соблюдая суверенитет каждого, возводить общий мир.

Всякое истинное произведение искусства суггестивно . Подспудно, исподволь оно внушает зрителю, слушателю эмоции самого автора, создателя. Помимо текста (сюжета, фабулы, композиции) существует нечто неназванное, невыраженное, что нас волнует, держит в напряжении, не отпускает.

Дети как раз остро реагируют на «невыраженные» эмоции, на то, что прямо не говорится, но подспудно ощущается. Они чувствуют атмосферу происходящего.

Смешно слышать, когда родители в состоянии развода заверяют меня, что ребенок ничего не замечает: «Мы если позволяем себе ссоры, только когда он уснет. При нем — никогда». А что ребенок перестал спать ночами, стал рассеянным, невнимательным — «это реакция на ОРЗ». И «умные» родители могут продолжать дурачить своего ребенка очень долго. Ведь он не знает — при нем они не ссорятся.

Атмосфера нашего класса — это своего рода театр. В нем все сделано руками детей — от циркачей на проволоке над нашим столом до железной дороги, садов, парков.

Ребенку, который попадает в уже сложившуюся нашу общину посреди года, иногда бывает