чувствуется сопротивление к использованию регулярной стопы, рифмы (все мужские и нормативные по своему соответствию) получают особую семантическую нагрузку, чему, надеюсь, я уделил достаточно внимания в этой статье. В этих условиях выделены не только рифмы. Трехсложные слова по своей семантике и метрическому положению несут максимальную смысловую нагрузку в строке. В каждой строфе доминирует одно (в одном случае — два) трехсложное слово, которое является тематическим детерминантом для всей четырехстрочной группы: dangerous (опасный) в строфе 1; memories/parachute (воспоминания/парашют) в строфе 2; retina (сетчатка) в строфе 3; hemispheres (полушария) в строфе 4. Поскольку они расставлены изолированно, их тематическая связь очевидна (важно ударение на начальном слоге, а также сильная созвучная тенденция к 'е'): «военное» (dangerous/parachute — опасный/парашют) и мнемоническое (memories/retina — воспоминания/сетчатка) связаны многозначным parachute (парашют) с его амбивалентным смыслом в контексте опасности. Hemispheres (полушария) лежат за пределами этого четверостишия, но содержат изначальную двойственность, которая пронизывает тему в целом: сама двойственность человеческого существования, оказавшегося между выживанием и опасностью, землей и небом; но также, мы уже заметили, отношение «американского» поэта к волнениям в Северной Ирландии, которые разворачиваются в другом полушарии (hemisphere). Все это имеет огромный метафизический смысл, но, что характерно для этого стихотворения и, возможно, для самого Бродского, это не исчерпывает коннотационного потенциала мира. Отношение Бродского к ирландской девушке причудливо: он дразнит нас, как читателей, но и ее тоже. Не случайно это слово настойчиво сопоставляется с юбкой (kilt) до колен, предполагая тем самым, что если отделить hem (край, обрез юбки), то останется забавное утверждение «- ispheres = is fears (страх)», которое вносит экспрессивный вклад в общую тему, и в частности во взаимосвязь между глаголом cut (одновременно отделением части слова и короткой стрижкой) и тревогой, появившейся в первой строфе. И наконец, поскольку слово полушария, хотя по смыслу оно относится к строфе 3 с ее более психологическим содержанием, демонстративно перенесено в строфу 4, где дается более подробное описание женской фигуры, трудно не прочесть hemispheres (полушария) как намек на очевидный символ женственности. И снова тро- пологическое раздвоение. Одна метафора служит двум целям: одна абстрактная, другая — очень личная и физическая.

Таково лишенное претенциозности размышление Бродского о городе, который как порождал, так и привлекал талантливых поэтов. Стихотворение, как и его героиня, остается загадкой. Те из нас, кто хорошо помнит его приезд в Белфаст, могли бы строить догадки об источнике вдохновения, но это разрушало бы загадочность произведения. В его парящей возвышенности есть и симпатия и отстраненность, в его структуре — необработанность баллады, а в его тематике — утонченность метафизической поэзии.

Перевод с английского Марины Кочетковой

Лев Лосев (США). «НА СТОЛЕТИЕ АННЫ АХМАТОВОЙ» (1989)

НА СТОЛЕТИЕ АННЫ АХМАТОВОЙ Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос — Бог сохраняет все; особенно — слова прощенья и любви, как собственный свой голос. В них бьется ровный пульс, в них слышен костный хруст, и заступ в них стучит; ровны и глуховаты, поскольку жизнь — одна, они из смертных уст звучат отчетливей, чем из надмирной ваты. Великая душа, поклон через моря за то, что их нашла, — тебе и части тленной, что спит в родной земле, тебе благодаря обретшей речи дар в глухонемой Вселенной. 1989

У меня сохранился набросок (см. рис.), сделанный Бродским, скорее всего, в конце 60-х годов, во всяком случае до 1971 года, когда я впервые побывал на могиле Ахматовой в Комарове. Именно для того, чтобы я представил себе, о чем идет речь, это и было нарисовано. Разговор шел об установке постоянного надгробия: заменили временный деревянный крест железным. Памятник Бродскому очень не понравился, он находил его эмблематику безвкусной. Особенно вульгарной деталью, по его мнению, была, как он выражался, «птичка» на перекладине креста, видимо, предназначенная символизировать «голубя тюремного» из эпилога «Реквиема», в то время как сложенная из камня стена с «окошечком» иллюстрировала строки о тюремной стене «Крестов» оттуда же. Этот загробный китч казался ему настолько оскорбительным для памяти Ахматовой, что, осмотрев новый памятник днем, он вернулся на кладбище ночью, отломал от креста и выбросил «птичку, совершив таким образом противоправное деяние, за которое по действовавшему тогда уголовному кодексу мог получить до шести месяцев лишения свободы (а с учетом его прежней судимости, может быть, и больше)[291].

Подобающий Ахматовой памятник он воздвиг более двадцати лет спустя, к ее столетию, не в виде «уходящей к тучам каменной вещи»[292], а горацианский монумент, стихотворение- памятник. Стихотворение было написано в июле 1989 года в Лондоне. По воспоминаниям друга Бродского, профессора Лондонского университета Дианы Майерс, Бродский, узнав о том, что Майерс отправляется в Нотингем на юбилейную ах- матовскую конференцию, накануне ее отъезда неожиданно принес ей это стихотворение. На конференции оно было прочитано А. Г. Найманом. Впервые опубликовано в «Литературной газете» от 16 августа 1989 года. Нижеследующее — это попытка проанализировать, как сделан (Бродским) памятник Ахматовой.

«На столетие Анны Ахматовой» — единственное в обширном жанровом репертуаре Бродского стихотворение, написанное к общественно значимому юбилею, если не считать, конечно, юбилейными рождественские стихи о приближающемся «юбилее» Спасителя: «Скоро Ему две тыщи / лет. Осталось четырнадцать»[293]. Бродский написал около двух десятков стихотворений памяти различных людей. Среди них такие шедевры, как «На смерть друга»[294], «Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга…» (памяти матери), «Памяти отца: Австралия», «Вертумн» (памяти Джанни Буттафава). Кроме элегий на смерть близких ему людей он писал стихи на смерть Роберта Фроста, Т.С. Элиота, Бориса Пастернака («Диалог»), маршала Жукова (см. статью М.Ю. Лотмана в настоящем издании) и даже по поводу таких отдаленных временем смертей, как смерть Евгения Баратынского или Джона Донна. На этом фоне заметно отсутствие поэтического отклика на смерть так много значившей для него лично Ахматовой[295]. Через шесть лет после ее кончины Бродский посвящает ей библейское стихотворение «Сретенье», которое никак не напоминает стихи на смерть. Не принадлежит к этому жанру и стихотворение «На столетие Анны Ахматовой».

«На столетие Анны Ахматовой» отличается от насыщенных интимными воспоминаниями об умершем

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату