еще и что-то другое. Гарфинкель слишком ограничивает себя, не желая исследовать фактор X и давать какие-то общие его характеристики. Но содержание фактора X очень хорошо уловил Дюркгейм. Это эмоциональная солидарность. Она не носит автоматического характера. Дюркгейм и некоторые из его последователей пошли слишком далеко в своем предположении, что общество неизбежно интегрируется почти в любой ситуации. У эмоциональной солидарности есть разные степени, и она проистекает из достаточно очевидных условий физического взаимодействия, которые составляют ритуал.
Гофману не удалось интегрировать свои ранние теории ритуалов взаимодействия в повседневной жизни со своим анализом рамок и разговора. Но и без этого достаточно ясно, как они соотносятся друг с другом. Сердце социального взаимодействия — самая верхняя рамка, обрамляющая все социальные ситуации и рефлексивные разговоры — это физическое соприсутствие людей, осторожно занимающихся друг другом. В этой же плоскости находятся фундаментальные составляющие ритуалов Дюркгейма. Разговор, который содержится внутри, в разной степени становится сакральным объектом, заряженным значительной или незначительной эмоциональной значимостью, которая превращает его в символ членства в конкретной группе. Поздние работы Гофмана дают нам большой материал для понимания разнообразных групп, членом которых можно быть, многие из которых имеют чисто ситуационный характер и почти мимолетны. На мой взгляд, в этом уже заключается научный прогресс. Сложность социальной жизни понемногу оказывается в зоне действия общей теории, у которой много применений.
ЭПИЛОГ
Какова ситуация сегодня? Можно ли говорить о том, что обсуждавшиеся четыре традиции сохраняются в социологическом мире 1990-х годов? В определенном смысле нужно признать, что они были просто удобными фикциями или способами описания истории дисциплины, фикциями, которые указывают на преемственность и научный прогресс там, где он имел место. Сегодня в мире действуют тысячи социологов, которые, следуя социологическому принципу о том, что числа порождают специализации, создали для себя самые разные ниши. Сегодня мы считаем, что специалист может разбираться только в небольшой части своей дисциплины и пытается обособить свой предмет в автономную сферу исследования. Для того, чтобы противостоять этой тенденции, имеет смысл подняться на более высокий уровень абстракции и бросить более широкий взгляд на все то, что случилось и что было сделано за последние сто лет с момента создания этой дисциплины.
Конечно, отнюдь не все в нашей дисциплине можно однозначно отнести к одной из четырех традиций. Существует множество специальных областей эмпирических и социальных проблем, которые обращаются или к своим локальным теоретическим традициям, или пытаются обходиться без всяких теорий. Я утверждаю только, что те четыре традиции, которые я выбрал, являются главными и старейшими направлениями в социологии и что их аргументы и достижения являются справедливыми критериями прогресса магистральной тенденции социологического знания.
Как мы уже видели на многих примерах, принципиальные расхождения мнений имеют место даже в рамках одной традиции. Хотя и существует преемственность в традиции конфликта между Марксом, Энгельсом и Вебером, с моей точки зрения, сторонники этих классических мыслителей по большей части не осознавали этой преемственности. Дебаты между марксистами и веберианцами и между разными направлениями внутри этих лагерей были и остаются важной частью интеллектуальной деятельности в этой традиции. Как мы могли убедиться на последнем примере, традиция микроинтеракционизма более унифицирована тем типом проблем, которым она занимается, а не способом подхода к этим проблемам или характером их решения. Традиция Дюркгейма, вероятно, обладает наибольшим единством, хотя и в ней существует раскол между функционалистами и теми, кто развивал более материалистический анализ ритуального и коллективного символизма.
Поэтому нам было несложно выделить именно эти четыре традиции в том виде, как они развивались в течение последних полутора столетий. Другая причина легкости этого выбора состоит в том, что их нетрудно локализировать географически. Традиция конфликта была создана исторически ориентированными немцами, и только за последние 40 лет она стала популярной за пределами Германии, в особенности в Соединенных Штатах. Так же очевидно французское происхождение традиции Дюркгейма, хотя она, конечно, неоднократно пересекала канал. Идеи Джона Стюарта Милля и Герберта Спенсера оказались вовлечены в линию преемственности между Контом и Дюркгеймом (хотя последний и говорил, что он должен был отказаться от их утилитаристских элементов). В XX веке британские социальные антропологи первыми восприняли идеи Дюркгейма. То же относится к видным британским дюркгеймианцам недавнего времени, Базилю Бернштейну и Мэри Дуглас. Различные другие теории также неоднократно пересекали Атлантический океан. В 30-е годы Парсонс и Мертон импортировали в США функционализм Дюркгейма. До 1950-х годов утилитаризм был центральной британской традицией, но позже его возродили и расширили в Соединенных Штатах. Микроинтеракционистская традиция была подчеркнуто американской. Ее основателями были американские социологи поколения Пирса; американцами были и ее ведущие теоретики от Гофмана до Гарфинкеля, хотя Гарфинкель ретроспективно приписал Гуссерлю и Шюцу важную роль уже после создания им этнометодологии.
Правда, в последние несколько лет эти национальные границы все более утрачивают свое значение. В Соединенных Штатах произошло смешение всех этих традиций. Различные семейства социологии вступают в разного рода альянсы: микросоциологическая традиция с традицией конфликта (особенно с ее марксистским крылом), теория ритуала из традиции Дюркгейма с традицией конфликта в истолковании классовых структур. Происходит даже слияние традиции Дюркгейма с идеями микроинтеракционистов (главным образом в теориях Ирвинга Гофмана). Сегодня функционалисты, на несколько десятилетий узурпировавшие традицию Дюркгейма, практически исчезли со сцены американской интеллектуальной жизни. Вероятно, это послужило предпосылкой для того, чтобы освободить идеи Дюркгейма о ритуале от связывавших их функционалистских уз и приобщить их к традициям конфликта и микроанализа. Но к удивлению многих наблюдателей, функционализм обрел свою новую родину именно в Германии. Хабермас и другие немецкие теоретики также импортировали идеи микросоциологии Мида и этнометодологов — первый случай в истории, когда американцы оказались востребованными за пределами своего отечества. В то же время исконная германская традиция конфликта утратила свою почву в Германии и полностью переместилась за рубеж, главным образом в Соединенные Штаты. Напротив, рационально-утилитарная традиция приобрела множество приверженцев в Германии, а также в Нидерландах и в Скандинавии. Франция осталась верной своей старой интеллектуальной традиции. Здесь сохраняют свою силу и значимость различные направления дюркгеймианства — от структуралистов в традиции Леви-Стросса до различных адаптаций Дюркгейма к теории конфликта, инициированных Бурдье. Но необходимо подчеркнуть, что даже во Франции имеет место длительная и успешная рецепция различных немецких философских идей. В период Второй мировой войны французские интеллектуалы обратились к экзистенционализму, который пришел из Германии и основывался на идеях Гуссерля и Хайдеггера. К 1960–1970-м годам получили популярность другие немецкие теории, основанные на теориях Маркса и Фрейда. В 1980-х годах ведущие французские интеллектуалы разочаровались в марксизме и начали критиковать все «субстанционалистские» (foundationalist) идеи с позиций постмодернизма. Но сам постмодернизм во многом остается в рамках традиций немецкой философии, особенно историцизма и культурного релятивизма, которые сочетаются в нем с некоторыми нигилистическими и антимодернистскими темами экзистенционалистов.
Во второй главе я метафорически представил интеллектуальную традицию как водный поток, текущий по широкой равнине. Иногда она течет как узкий приток рядом с основным руслом, а иногда превращается в мощный поток, который сливается в огромную массу воды. Для наглядности наши четыре традиции можно представить в виде речных систем такого рода, иногда разделенных своими собственными системами ручьев и каналов, иногда заливающими их берега и покрывающими своих соперников. Визуально такую систему трудно представить, оставаясь верным географии. Но для наглядности попытаемся представить, что у каждого из потоков есть свой цвет: скажем, кроваво-красный в случае
