распространяться по планетам?

Убедительного ответа на это возражение не было: продолжалось столкновение соперничающих точек зрения, древний конфликт между пессимизмом и оптимизмом, между теми, кто верил в Человека и кто не верил. Но астрономы внесли свой вклад в дебаты, указав на ложность исторической аналогии. Человек, который прожил в цивилизованном состоянии всего одну миллионную часть жизни своей планеты, вряд ли встретит в других мирах слишком примитивные расы, которые можно эксплуатировать и порабощать. У землян, стартовавших с Земли с целью создания межпланетной империи, к концу своего странствия может остаться не больше надежд на успех своего предприятия, чем у флотилии дикарских боевых каноэ, вошедших в гавань Нью-Йорка.

Объявление о том, что «Прометей» может стартовать через несколько недель, заставило вспомнить все эти аргументы. Пресса и радио говорили практически только об этом, а астрономы, не без выгоды для себя, писали сдержанно-оптимистические статьи о Солнечной системе. Опрос Гэллапа, проведенный в Великобритании, показал, что сорок один процент населения – за межпланетные полеты, двадцать шесть процентов – против, а тридцать три процента не имеют по этому поводу четкого мнения. Эти цифры – в особенности тридцать три процента – вызвали некоторое волнение в Саутбэнке и выразились во множестве совещаний в отделе по связям с общественностью. Его деятельность еще никогда не была настолько бурной.

Обычный ручеек посетителей Межпланетного общества прекратился в бурный поток, принесший с собой ряд весьма экзотичных персонажей. Мэтьюз для общения с ними разработал стандартную процедуру. Людям, желавшим принять участие в первом полете, предлагали прокатиться в гигантской центрифуге, установленной в медицинском секторе, которая развивала ускорение до десяти g. На это предложение мало кто соглашался, а тех, кто все же соглашался и после испытания с трудом приходил в себя, препровождали в отдел динамики, где математики наносили им «милосердный удар», задавая вопросы, не имеющие ответа.

Между тем никто не придумал эффективного метода борьбы с безумными гениями – хотя порой их можно было нейтрализовать с помощью общей реакции. Одна из неудовлетворенных амбиций Мэтьюза заключалась в том, чтобы организовать встречу человека, считавшего Землю плоской, с одним из эксцентриков, убежденных в том, что люди живут на внутренней поверхности полого шара. Он считал, что такая встреча может привести к весьма увлекательным дебатам.

Мало что можно было противопоставить психически неуравновешенным исследователям (как правило, это были пожилые пенсионеры), которые Солнечную систему знали назубок и стремились поделиться своими познаниями. Мэтьюз, со свойственным ему оптимизмом, надеялся, что теперь, когда до первого полета было, что называется, рукой подать, такие люди поостынут и не так страстно будут желать проверить свои идеи на практике. Однако его ожидала разочарование, и одному из его подчиненных приходилось почти все свое рабочее время посвящать выслушиванию красочных рассказов неких престарелых дам о жизни на Луне

Гораздо более серьезный характер носили письма в редакции и статьи в крупных газетах, на многие из которых требовался официальный ответ. Один каноник англиканской церкви написал яростное письмо, получившее множество откликов, в лондонскую «Таймс». В этом письме он осуждал Межпланетное общество и всю его деятельность. Сэр Роберт Дервент поспешно поработал за кулисами и, как он выразился, «покрыл карту каноника козырем покрупнее», то есть обратился к архиепископу. Ходили слухи, что про запас у сэра Роберта имеются и кардинал, и раввин – на тот случай, если атаки последуют от представителей соответствующих конфессий.

Никто особенно не удивился, когда отставной бригадный генерал, который последние тридцать лет, судя по всему, пребывал в состоянии анабиоза где-то на окраине Алдершота, пожелал узнать, какие шаги предпринимаются по поводу включения Луны в состав Британского Соединенного Королевства. Примерно в это же время генерал-майор из Атланты попросил Конгресс сделать Луну пятидесятым штатом. Подобные требования слышались почти во всех странах мира, исключая разве что Швейцарию и Люксембург. Юристы чувствовали, что надвигается кризис, о котором их давно предупреждали.

В этот момент сэр Роберт Дервент опубликовал знаменитый манифест, подготовленный много лет назад как раз для этого дня.

«Через несколько недель,- говорилось в этом историческом документе,- мы надеемся запустить первый космический корабль с поверхности Земли. Мы не знаем, будет ли нам сопутствовать успех, однако мы уже почти овладели энергией, необходимой для полетов к иным планетам. Нынешнее поколение стоит на берегу космического океана и готовится к величайшему в истории приключению. У некоторых людей разум настолько цепляется за прошлое, что они считают, что политическое мышление наших предков может возобладать и тогда, когда мы достигнем других планет. Они даже говорят об аннексии Луны во имя той или другой нации, забывая о том, что подготовка к космическому полету потребовала объединенных усилий ученых всех стран мира.

За пределами стратосферы национальностей нет: любые планеты, до которых мы доберемся, станут общим наследием человечества – если они уже не принадлежат представителям иных форм жизни.

Мы, стремившиеся вывести человечество на дорогу к звездам, мужественно объявляем сейчас и на будущее: 'В космосе мы не будем проводить границ'».

– Думаю, Альфреду непросто,- заметил Дирк,- остаться в Лондоне сейчас, когда начинается самое интересное.

Мак-Эндрюс проворчал что-то нечленораздельное и добавил:

– Не могли же мы оба улететь. И без того в штаб-квартире мало кто остался. Слишком многие решили, что сейчас самое время уйти в отпуск.

Дирк от комментариев воздержался, хотя искушение было. В любом случае его присутствия в Лондоне не требовалось. Он сочувственно представил себе беднягу Мэтьюза, уныло глядящего на ленивую Темзу, и стал думать о более приятных вещах.

Внизу была еще видна линия побережья Кента, поскольку лайнер пока не набрал крейсерскую высоту и скорость. Движения почти не ощущалось, но неожиданно Дирк испытал ни с чем не сравнимое чувство. Другие, по всей видимости, тоже кое-что заметили. Ледук, сидевший напротив, довольно кивнул.

– Таранные реактивные двигатели заработали,- сказал он.- Сейчас они сменят турбинные.

– Это значит,- вставил Хассел,- что скорость уже перевалила за тысячу.

– Узлов, миль или километров в секунду – или ярдов, футов и дюймов в микросекунду? – спросил кто- то.

– Ради бога,- простонал кто-то из инженеров,- только не начинайте опять этот спор!

– А когда мы будем на месте? – спросил Дирк, точно знавший ответ на этот вопрос, но желавший сменить тему разговора.

– Через шесть часов мы сядем в Карачи, шесть часов поспим, а в Австралии будем через двадцать часов. Конечно, нужно добавить – или вычесть – примерно половину суток, разницу во времени, но это уже не по нашей части.

– Для тебя многовато будет, Вик,- рассмеялся Ричардс, глядя на Хассела- В последний раз ты облетел мир за девяносто минут!

– Не стоит преувеличивать,- ответил Хассел.- Во-первых, я летел не на такой высоте, а во-вторых, полет занял все сто минут. И, кроме того, прошло еще полтора дня, прежде чем я смог совершить посадку!

– Скорость – это, конечно, очень хорошо,- философски изрек Дирк,- но она создает ложное представление о мире. За несколько часов пулей долетаешь от одного места до другого и забываешь о том, что в промежутке вообще что-то есть.

– Совершенно согласен,- неожиданно отозвался Ричардс- Если уж совсем необходимо, путешествуй быстро, но если спешки нет, то ничто не сравнится со старой доброй парусной яхтой. В юности я в