обстановке». «Настоящий разведчик обладает интуицией, — часто повторял майор, — и действует так, что потом операцию можно расписать по секундам». Угол комнаты приходился как раз около кирпичной трубы, пересекавшей здание. Здесь стояла кровать. Лавриненко отлично слышал, как скрипели пружины. Старшина осмотрел доски пола, полностью очищенные им самим от земли. Они, видно, не очень толстые. Правда, местные сорта деревьев со временем становятся такими крепкими, что могут соперничать с железом. Справится ли с ними золингеновская сталь?

Алексей приступил к работе. Дом спал. Спал и сам «оберст», и его телефоны, и его денщик.

Прежде всего Лавриненко решил соорудить себе подобие смотрового отверстия. Он начал ковырять ножом в толстой доске. Наконец лезвие перестало ощущать упругое сопротивление дерева. Алексей вытащил нож и приник к щели. Он долго щурился и вдруг увидел совсем рядом грязноватый низ кровати. Одна из пружин выскочила, и острый конец ее висел прямо над отверстием. Потом Лавриненко различил полоску света в отдалении. Это горела лампа… Он еще раз прикинул, насколько нужно расширить дыру в полу и величину предполагаемого лаза, и, по возможности соблюдая тишину, продолжал резать доску.

Лавриненко действовал ножом, пока пальцы не превратились в деревяшки. Они уже совеем не слушались его… Да и забрезжил рассвет.

Поспал часа два, опять полез к своему наблюдательному пункту. Наблюдал, записывал, передавал… Только о своем новом проекте ни гугу! Еще засмеет майор.

Так прошел этот день. Снова угомонились фрицы. И снова полез Алексей наверх, под потолок, уже основательно затупившимся ножом резать неподатливые доски. Мысли текли спокойно, в такт движениям рук. Время исчезло. Он пристроился работать, лежа на спине. Так было удобнее, но так больше хотелось спать. Лавриненко отполз в сторону, повернулся на живот, с удовольствием потянулся и пополз к окошку. На улице светало. Издалека доносилось пение моторов. В коляске штабного мотоцикла дремал наполовину прикрытый брезентом водитель. Часовой стоял, покуривал в компании низенького солдата. Они оживленно беседовали, помогая себе руками. Воздух был чистый, легкий, мягкий, как обычно в горах на рассвете. Эх, вдохнуть бы его как следует!

Вдруг Алексей почувствовал, что нестерпимо хочется пить. И надо поспать хоть пару часов.

Лавриненко снял доски, закрывавшие отверстие — вход в его тайник, - спустился, закрыл отверстие и в привычной темноте полез к ведру. Но пить было нечего. За ночь ведро опустело. Где-то его проела ржавчина. Медленно, капля за каплей уходила вода. Забыв об осторожности, Лавриненко со всего маху ударил ведро ногой. Оно жалобно зазвенело и откатилось в сторону, обнажив мокрую глину. Глина намокла — вода ушла навсегда. Лавриненко лег на кровать, тщательно облизал сухие губы и стал дышать размеренно, спокойно, глубоко вдыхая воздух.

В голове гудело. Он лежал и думал, все ли сделал, как надо. Опыта нет. Только рассказы других разведчиков.

Надо ждать вечера и наблюдать.

В этот день Лавриненко, наконец, воочию увидел своего «оберста». Полковник вышел на крыльцо, отдал распоряжение мотоциклисту и снова исчез внутри дома. Алексей запомнил узкое лицо с угрюмо нависшими бровями и железный крест, блестевший ниже острого кадыка.

Алексей лежал на земляном полу, а в окошко заглядывали лучи солнца, и совсем рядом, за окошком был колодец.

Старшина вытирал капли пота и глотал слюну. Вода эта пока была для него такой же недосягаемой, как солнце, дом, река, свои.

К вечеру, когда все стихло, Лавриненко спустился в погреб. Он уже привык к пожару во рту. Ему казалось, Что всегда так было. Но он понимал, что долго не протянет.

Наверху раздался сильный грохот. Здорово гремит. Даже сквозь подушки слышно. Сердце тревожно билось. Может быть, наши наступают? Алексей прислушался и понял, что ошибся. Всего лишь гроза, ливень! Сколько капель, стаканов, кружек, ведер воды падало, пропадало зря!..

Он передал очередное донесение по радио. Майор сказал, что, если сможет, пусть уходит. Даже без рации. Алексей порезал все провода, снял лампы и старательно раздавил их, сжег бумажки. Надел ватник, забрал консервы, гранаты, две запасные обоймы, перекинул через плечо автомат и полез в подвал. На улице все еще погромыхивало. И тут Лавриненко понял, что вот сейчас он вылезет под этот дождь и прежде всего напьется. И будет пить до тех пор, пока вода лезет в глотку.

Он уже подползал к окошку, когда раздался еще один удар грома. И здание зашаталось, будто схватили его железные руки и трясут. Гроза? Черта с два! Это бомбят, это наши бомбят! А может быть, от него, от Лавриненко, и узнали, что тут штаб? Так вот почему майор приказал уходить!

Взрыв раздался совсем близко. Ослепительная вспышка ворвалась в подвал. Она быстро погасла, обернувшись устрашающей темнотой.

«Пора действовать», — подумал Лавриненко. И уже не боясь, что шум выдаст его, отломал доски, которыми было забито окно. И пока очередная вспышка разрыва сменялась тьмой, он вылез на волю. В двух шагах, невидимая из погреба, оказалась большая кадка, доверху наполненная водой. И, забыв об опасности, Лавриненко стал жадно пить эту изумительную воду. Он перевел дыхание и оглянулся. Рядом возникла фигура часового, того самого солдата, которого он видел все эти дни: коренастого немца с большими ушами. Ушастый повернулся и остолбенело уставился на старшину. В следующее мгновенье Лавриненко прыгнул на часового. Наконец-то сослужил настоящую службу трофейный нож! Часовой не успел крикнуть.

Надо было убираться, пока никто ничего не заметил. И тут старшина сообразил: одежда! Переодеться, конечно, переодеться! А потом действовать. В общей суматохе. Не сумел добраться до полковника из подвала, надо использовать самый простой способ — дверь. Алексей змеей скользнул в подвал, подтянул к себе убитого. Скинул с себя ватник, гимнастерку и брюки, засунул их в глубину кирпичного лаза, забросал глиной. Быстро переоделся, взял свой автомат, благо он тоже был немецким, переложил в карман гранаты и преобразился в ефрейтора танковых войск СС. А во дворе началась отчаянная суматоха. «Ищут», — подумал Лавриненко.

Но фашистов занимало что-то другое. Подъехала машина, на нее начали грузить ящики, чемоданы. За первой машиной стремительно подскочила другая. «Russische Panzer!» — крикнул кто-то. «Так, так, — сообразил Алексей. — Наши прорвались, панцер — это же танки. Что, сволочи, запрыгали? Драпают. Хорошо. Спокойно! Вот сейчас как раз и нужно использовать суматоху».

Лавриненко пробрался к крыльцу, откуда торопливо выносили вещи. Он действовал так, как будто давно уже обдумал эту операцию, продумал все детали, учел все неожиданности. Действовал уверенно, даже, может быть, нахально, действовал, как настоящий, опытный разведчик, обостренная интуиция которого подсказывает выход из самых трудных ситуаций.

И сердце, словно почуяв и оценив эту уверенность, вдруг замедлило сумасшедший темп своей работы и застучало в такт мыслям спокойно и монотонно.

В дом быстрыми шагами вошел рослый блондин, солдат отборных войск. Никто не удивился, все были заняты своими срочными делами. Лишь на крыльце Алексея встретили вопросом:

— Wer ist da? Heinrich?

Алексей повернул голову. Давясь гласными, как учил переводчик Борька Подольский, ответил:

— Нет, я к господину полковнику.

Спросивший не заметил погрешностей произношения (вот где пригодилась учеба!) и показал в глубь дома. Алексей быстро проскочил комнату, где двое солдат лихорадочно упаковывали большой сундук. Третий, в погонах фельдфебеля, перелистывал большой блокнот, показывая, что именно паковать. Через комнату стремительно прошел офицер в черном плаще. Солдаты вытянулись, вытянулся и Лавриненко. Офицер вяло махнул рукой. Путь был свободен. Лавриненко крупным шагом, почти по-строевому, вступил в соседнюю комнату, тщательно закрыв за собой дверь. Полковник передавал какие-то бумаги рослому танкисту в расстегнутом кителе. Кое-что полковник рвал и бросал на пол. А на диване покоился большой желтый портфель, набитый так, что с трудом сходились застежки. Танкист как раз пытался всунуть туда очередную порцию документов. Полковник повернулся на стуле и встретился глазами с Лавриненко.

— Что вам нужно? — спросил полковник быстро.

Старшина угадал лишь смысл сказанного. Автоматная очередь слилась с грохотом очередного разрыва, упавшего рядом с домом снаряда. «Спасибо нашим, к месту ударили», — подумал старшина,