— Да, но это скучно. Можно, я лучше поиграю в саду?

И, получив разрешение, весело запрыгала к двери на одной ножке…

— Нет, доктор Жакоб, кажется, был прав, — повернулся ко мне старик, — а я ошибался. Это все-таки гипноз, а не душевное заболевание. Поразительно! Я читал о таких опытах по внушению возраста в книгах, но вижу впервые. Кто мог внушить ей все это?

— «Голос», — угрюмо ответила я,

— Чепуха, мистика, — сердито отмахнулся Ренар. — Никакого «голоса» нет и быть не может. Это просто галлюцинация. «Человек суеверен только потому, что пуглив; он пуглив только потому, что невежествен». Гольбах.

У тети даже изменился и стал совсем детским, неуверенным почерк. Это показал опыт, который не преминул специально устроить любознательный доктор Ренар. Как строгий школьный учитель, он продиктовал тете несколько фраз. Она записала их, от напряжения высовывая кончик языка и поминутно облизывая губы. При этом она покосилась на меня, прикрыла листочек ладонью и совсем по-детски сказала:

— Чур, не подсматривать!

Мы сравнили эту запись с одной из школьных тетрадей, сохранившихся у тети с детских лет. Совпадение было порази тельным, полным — вплоть, до грамматических ошибок, от которых тетя, став взрослой, уже давно избавилась.

По словам доктора Ренара, этот удивительный опыт тоже доказывал, что тетя впала в детство, несомненно, под чьим-то гипнотическим внушением. Значит, Жакоб прав.

Настал подходящий момент, решила я и снова тщательно обыскала тетину спальню, пока она резвилась в саду.

Я обшарила и выстукала, как это делают в шпионских романах, даже станы в тщетных поисках спрятанных где-нибудь потайных репродукторов или микрофонов, но ничего не нашла и с тоской думала: «Где же прячется этот проклятущий «голос»?»

Может быть, все-таки существует телепатия и эти космические чудотворцы ведут внушение на расстоянии без всяких приемников и передатчиков, напрасно мы их ищем?

Жалко, не с кем поделиться мыслями. Если позвонить Жакобу, он меня высмеет. А доктор Ренар ответит какой-нибудь очередной назидательной пословицей, в телепатию он тоже не верит.

Как мне тоскливо и одиноко!

К тетиным выходкам я вроде уже начала привыкать и переносила их с каким-то тупым, апатичным терпением. Но, видно, эта струна терпения была натянута ъ моей душе до предела и настало время ей лопнуть…

За обедом, когда я попыталась повязать ей фартучек — впав в детство, тетя баловалась за столом и ела неопрятно, — она вдруг обеими руками вцепилась мне в горло и стала душить! Доктор Ренар подскочил к нам и пытался освободить меня. Но тетя вцепилась мне в горло мертвой хваткой, глаза ее горели ненавистью. Руки у нее стали словно железными…

Я уже начала задыхаться, когда доктор Ренар вырвал меня из рук тети и увел ее с немалым трудом в спальню…

А я бросилась к телефону и стала звонить Жакобу.

— Она пыталась меня задушить, — рыдала я в трубку. — А еще утром притворялась семилетней девочкой. Я больше не могу. Вам хорошо рассуждать, вы не видите этих ужасов. Ведь они окончательно сводят тетю с ума, эти космические бандиты. Или она уже рехнулась?

— Нет, этого они не сделают, — быстро ответил он.

— Почему? Откуда у вас такая уверенность?

— А зачем им нужна сумасшедшая жертва? Ведь она еще не отдала им все деньги, верно?

— Пока нет.

— А им только от нее и нужно, чтобы она поскорее подарила или завещала им все деньги.

— Почему вы так думаете?

— Для того чтобы завещание признали законным, ваша тетя должна подписать его, выражаясь юридическим языком, «в здравом уме и твердой памяти». А в таком состоянии, как сейчас, никакой нотариус ее, конечно, не признает нормальной. Я чувствую, вы очень устали, приезжайте сюда. Вам нужно отдохнуть.

Положив трубку, я кинулась навстречу вошедшему в комнату Ренару.

— Что с ней?

— Мы уложили ее в постель, и она уже крепко спит. Ой, какие ужасные синяки оставила она у вас на шее. Надо сделать примочку…

— Пустяки, пройдет, — отмахнулась я. — Доктор Жакоб советует мне уехать на несколько дней к ним, в Монтре…

— Очень разумная мысль. Если припадок повторится, мы отвезем ее в психиатрическую лечебницу. А вам, дорогая девочка, надо уехать, — поглаживая меня по голове, настойчиво сказал доктор Ренар.

На вокзале меня встретил доктор Жакоб.

— Что вы так на меня смотрите? — сердито спросила я у него, когда мы сели в машину и тронулись. — Отвернитесь. Да, я постарела на десять лет. Любуетесь, какие синичищи на шее? Даже припудрить не успела. Я так извелась. Почему вы ничего не предпринимаете? Чего вы ждете?

Насупившись, он помолчал, а потом ответил:

— Простого, вульгарного убийцу не так уж сложно поймать и посадить на скамью подсудимых. А бесплотный глас небесный» в суд не потянешь. Один я его поймать не могу, нужна помощь моего друга Вилли. Он очень талантливый инженер. Изобретает для меня оригинальную аппаратуру. Не беспокойтесь, мы их поймаем. Время у нас еще есть, они непременно должны оставить пока вашу тетю в покое.

Мне стало немножко стыдно за то, что я так на него напала.

Морис Жакоб сидел рядом со мной, погруженный з свои мысли. Вид у него был такой удрученный, что мне вдруг захотелось погладить его по голосе, приласкать как обиженного ребенка…

Доктор Жакоб и матушка Мари были внимательны ко мне и уговаривали пожить эти дни у них.

Днем Жакоб работал у себя в лаборатории на втором этаже. Иногда я заходила туда, но ненадолго, боясь помешать.

Тут царила строгая атмосфера. Хромом и сталью поблескивали в стеклянных шкафчиках всякие инструменты. Жакоб и два молодых бородатых ассистента в накрахмаленных белых халатах возились с какими-то сложными приборами, изредка перебрасываясь учеными фразами, звучавшими для меня загадочнее марсианских.

Они проводили опыты с собаками, большая свора которых носилась по всему саду, отпугивая от ограды редких прохожих, с обезьянами, кроликами, даже со змеями.

Нередко подвергали они довольно жестоким, по-моему, опытам и самих себя: силой самовнушения изменяли ритм сердца, за несколько секунд повышали у себя температуру на четыре-пять градусов, заставляли организм выделять больше инсулина, и все это контролировалось приборами.

Иногда Жакоб и боготворившие его ассистенты усыпляли друг друга и проделывали в гипнотическом сне удивительные вещи: вспоминали то, что казалось совсем забытым, моментально останавливали нарочно вызванное кровотечение (увидев это своими глазами, я начала верить в чудесную способность некоторых людей «заговаривать кровь»), вызывали самые настоящие ожоги прикосновением совершенно холодной металлической палочки.

Глядя, как они священнодействуют, я в самом деле начинала верить, что Морис ведет важную научную работу.

Но вечерами, когда он надевал чалму и набедренную повязку и превращался в Короля Современной Магии на подмостках какого-нибудь варьете или на арене цирка, эта моя вера опять начинала убывать…