— Ерунда, Реши, я все сделаю.
Коут жестом указал на дверь:
— Все нужное внизу, в подвале.
Баст негодующе фыркнул:
— Вот уж нет, спасибо, я буду шить своими иглами: добрая честная кость, а не твои подлые кривые железные штуки, которые вонзаются в тело, как осколки ненависти. — Его передернуло. — Ручей и камень, просто ужас, до чего вы, люди, примитивные.
Баст вышел, оставив дверь открытой.
Коут медленно снял рубашку, гримасничая и втягивая воздух сквозь зубы, когда приходилось отрывать присохшую к ранам ткань. Как только появился Баст с лоханью воды, лицо Коута вновь приняло стоическое выражение.
Когда засохшая кровь отмылась, под ней обнаружилось множество длинных прямых порезов, ало зиявших на бледной коже трактирщика. Его словно кромсали цирюльничьими ножницами или осколком стекла. Ран было с десяток, большая часть на плечах, несколько — на спине и руках. Один порез начинался на макушке и спускался до уха.
— Вроде бы из тебя не должна идти кровь, Реши, — язвительно заметил Баст. — Ты же Бескровный, все такое.
— Не верь всему, что слышишь в сказках, Баст. Они любят приврать.
— Ну, с тобой все не так плохо, как я думал, — сказал Баст, насухо вытирая руки. — Хотя ты спокойно мог потерять кусок уха. Они были ранены, как тот, что напал на Картера?
— Да я как-то не заметил, — ответил Коут.
— Сколько их было?
— Пятеро.
— Пятеро? — ужаснулся Баст. — А сколько убил этот парень?
— Он отвлек одного на время, — свеликодушничал Коут.
— Анпауен, Реши, — сказал Баст, продевая в костяную иглу нечто куда более тонкое и ровное, чем кишка. — Ты должен быть мертв. Дважды.
Коут пожал плечами:
— Не в первый раз я должен был помереть, Баст, уже привык как-то.
Баст склонился над работой.
— Будет немного жечь, — сказал он, на удивление мягко касаясь раны. — Честно говоря, Реши, я не понимаю, как тебе так долго удается оставаться в живых.
Коут снова пожал плечами и закрыл глаза.
— Я тоже, Баст. — Его голос звучал устало и уныло.
Несколько часов спустя дверь в комнату Коута, скрипнув, отворилась и внутрь заглянул Баст. Не услышав ничего, кроме размеренного дыхания, юноша неслышно прошел к кровати и склонился над спящим. Баст проверил цвет его щек, понюхал дыхание и легонько коснулся лба, запястья и впадинки под горлом, над сердцем.
Затем Баст пододвинул к кровати кресло и сел, глядя на хозяина и слушая его дыхание. Помедлив мгновение, будто мать над спящим ребенком, убрал неправдоподобно рыжую прядь волос с его лица. И тихонько запел — чудная переливчатая мелодия звучала нежно, убаюкивающе:
Голос Баста становился все тише. Наконец он умолк и застыл неподвижно, глядя, как тихо вздымается и опадает грудь хозяина в предрассветной тьме.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЦЕНА ВОСПОМИНАНИЯ
Только к вечеру следующего дня Хронист сошел по ступенькам в общий зал трактира «Путеводный камень». Бледный и нетвердо стоящий на ногах, он, однако, нес под мышкой свой плоский кожаный пенал.
Коут сидел за стойкой, листая книгу.
— О, наш нежданный гость! Как голова?
Хронист пощупал затылок.
— Немного кружится, когда поворачиваюсь слишком быстро. Но еще соображает.
— Рад слышать, — сказал Коут.
— Это… — Хронист замялся, оглядываясь. — Мы в Ньюарре?
Коут кивнул:
— Ты фактически стоишь в самом центре Ньюарра. — Он театрально взмахнул рукой: — Цветущая метрополия. Дом десятков и десятков.
Опершись на стол для устойчивости, Хронист во все глаза уставился на рыжеволосого человека за стойкой.
— Обгорелое Господне тело, — произнес он почти неслышно. — Неужели это в самом деле вы?
Трактирщик озадаченно посмотрел на него:
— Прошу прощения?
— Я знаю, вы собираетесь все отрицать, — заторопился Хронист. — Но то, что я видел прошлой ночью…
Трактирщик поднял руку, успокаивая его.
— Прежде чем мы станем говорить о том, насколько ты повредился в уме после удара по голове, скажи-ка мне лучше, какова дорога в Тинуэй?
— Что? — раздраженно переспросил Хронист. — Я направлялся вовсе не в Тинуэй. Я шел… ох. Ну, до прошлой ночи дорога была довольно трудной. Меня ограбили у Аббатсфорда, и с тех пор я иду пешком. Но оно того стоило, раз вы действительно здесь. — Писец бросил взгляд на меч, висящий над стойкой, и у него перехватило дыхание, а на лице появилось боязливое выражение. — Я не собираюсь причинять вам неприятностей, правда. Я здесь вовсе не из-за цены за вашу голову. — Он слабо улыбнулся. — Хотя какие неприятности могут быть вам от меня…
— Отлично, — прервал его трактирщик, доставая белую льняную салфетку и протирая стойку, — Тогда кто ты?
— Можешь называть меня Хронист.
— Я не спрашивал, как тебя можно называть, — заметил Коут. — Как твое имя?
— Деван. Деван Локииз.
Коут перестал полировать стойку и взглянул на него:
— Локииз? Так ты родня Герцогу… — Коут умолк и кивнул сам себе. — Ну, конечно. Не просто Хронист, а тот самый Хронист. — Он внимательно оглядел лысоватого писца с ног до головы. — Ну надо же! Сам великий разоблачитель.
Хронист, явно довольный тем, что слава бежит впереди него, слегка расслабился.
— Я вовсе не старался запутать вас. Я перестал думать о себе как о Деване много лет назад, просто
