коморки.
В этот момент скрипучая тяжелая дверь 'темной', тронутая сквозняком, повеявшим из открытого Алексеем окна, стала медленно закрываться, и, как показалось нашим доблестным служителям Приказа Тайных дел, зловеще захлопнулась, оставив их один на одни с темнотой царящей в трапезном зале.
— Матерь божья! — панически воскликнул Иван Головинов, обнаружив, что в трапезной их теперь только двое, а все остальные находятся по ту сторону, схоронившись за дверью приемной. — И, что есть мочи, рванулся к сослуживцам.
Савелий Никонорович, у которого больше не было сил бороться со своим страхом, немедленно последовал его примеру, и через минуту они оба очутились в приемной.
Бледное, растерянное лицо начальника с расширенными от недоумения глазами, несказанно поразило подчиненных, которые тут же подумали, что он увидел за дверью 'темной', по меньшей мере, какого-нибудь огненного змея немыслимой величины, а не маленький, загадочный светящийся предмет неизвестного происхождения. Все молча смотрели на него, не смея задать ни единого вопроса, пока, наконец, он не опустился на лавку и не заговорил первым.
— Андрюшка, а каков ты говоришь был тот огонь, которым первый арестант помахал тебе перед ликом?
— Ярким таким, Савелий Никонорович, наподобие солнца, только маленьким.
— Во, во! И там такой же!
— И чего ж мы теперь будем делать-то? — испуганно спросил Иван Головинов.
— Пока не знаю. — Ответил Савелий Никонорович. — Надо подумать!
Подумать-то было надо, но никто из присутствующих не способен был дать начальнику ни одного толкового совета, да и сам он не мог найти никакого выхода из создавшегося положения. А время, между тем, уже давно перевалило за полночь, и унылых работников Тайного Приказа, то и дело пронимала зевота. Савелий Никонорович, глядя на сонных подчиненных, и сам временами подумывал о своей мягкой перине и не менее мягкой Софье Семеновне, лежащей с ним рядом на этой самой перине.
— Может плюнуть на этот проклятый свет, а завтра утром на свежую голову придумать какой-нибудь план по его обследованию и мерам предосторожности? — рассуждал он, — авось дело и сладится. Или обратиться к Степану Борисову, — начальнику стрелецкого подразделения. — А, что, это хорошая мысль! Пусть стрельцы возьмут оружие и сами разберутся с этим нечестивым явлением. А с другой стороны, коль это окажется каким-нибудь пустяком, или очередным фокусом незнакомца, какой позор тогда будет ожидать его, Савелия Никоноровича Бобруйского, — начальника Тайного Приказа! Да! И этак не придумаешь, и так не годиться!
— Ну, вот что, братцы! — сказал Савелий Никонорович. — Отправляйтесь-ка по домам. Об вопросе том завтра подумаем, а ноне оставим стража у входа в здание, и если что, он меня первым оповестит о чем надо.
Савелий Никонорович прикоснулся к подушке с единой мыслью, — дай бог, чтобы этот проклятый свет наутро совсем исчез, и даже помолился по этому поводу гораздо тщательней, чем по обычной вечерней молитве на сон грядущий. Однако, утром явившись в Тайный Приказ, ничего утешительного не услышал. Дед Прохор заявил, что щель по прежнему светится, и что он, побывав сегодня в трапезной раньше остальных, обнаружил открытое окно, на которое они вчера в темноте не обратили внимания.
— Стало быть, арестанта этого выпустил тот, кто смог пролезть в это самое окно, а так как отверстие было небольшим, то можно предположить, что пролезла в него как раз та самая девица в исподнем, с который арестант и прошел мимо нас через приемную. — Высказал свою версию дед Прохор.
— Ага! Уже кое что проясняется! — обрадовался Савелий Никонорович и на сей раз похвалил старого служаку.
— И с этим светом разберемся! — сказал он, обнадеживающе поглядывая на подчиненных. — Ничего, ничего!
Затем, усевшись за стол, вытащил из ящика вчерашние фотографии, и, обнаружив, что изображения с них не исчезли, снова положил на место.
— Ничего, ничего, придет черед, мы и с этим разберемся! — снова сказал он, убеждая не то самого себя, не то окружающих.
— Мы этот клубок все равно распутаем! Андрюшка, беги к Степану Борисову и все ему обскажи, по мере понятности, а потом вели прислать сюда стрельцов с ружьями. Будем темную открывать!
Андрей Краюшкин кивнул головой в знак сиюминутной готовности и тут же поспешил к выходу.
— Андрюшка, постой! — крикнул ему вслед Савелий Никонорович. — Вели Борисову непременно прислать сюда Никиту Проскурина и его тупоголового братца Ивана.
Стрельцы, в количестве семи человек, среди которых находились Никита и Иван, прибыли спустя два часа. И Савелий Никонорович, сопровождаемый подчиненными, не теряя времени, повел их к злосчастной двери.
— Так, что, Савелий Никонорович, палить что ль сразу в этот свет? — спросил у него Никита, который считался главным среди стрельцов.
— Тебе бы только палить! — упрекнул его глава Тайного приказа. — Палить будете только в том случае, если этот свет начнет нападение и захочет причинить какой-либо смертельный вред, а покуда надо провести его обследование!
— Ясно! — ответил Никита и велел стрельцам с ружьями взвести курки, выстроившись в ряд аккурат напротив двери. После этого он приказал двоим дюжим молодым стрельцам выйти из строя.
— Ты, Васька и ты, Авдей, пойдете туда, а все остальные вас прикроют, если что.
Сам же, Никита Семенович, примостился у левого фланга своего немногочисленного строя, так, чтобы ему было удобно наблюдать за предполагаемым исследуемым объектом.
— Стрелять только по моей команде! — предупредил он стрельцов, после чего три раза перекрестился.
— Ну, Василий, открывай!
Стрелец осторожно открыл дверь, и яркий свет ударил в лицо стоящим, заставив их невольно охнуть, а Авдея с Василием с опаской оглянуться назад.
— Идите, идите! — скомандовал им Никита. — Если он только посмеет шелохнуться, мы тут же откроем пальбу.
Молодые люди осторожно двинулись вперед, и так как неизвестный объект не проявил никакой активности, вскоре очутились возле него.
— Ну, что там? — спросил Никита, когда они остановились.
— Да тут, Никита Семенович, какая-то трубочка на соломе лежит, которая и светит прямо на вас одним концом. — Ответил Авдей.
— Трубочка, говоришь?
— Ага!
— А великая ли?
— Не, маленькая.
— Ну, так ты ее потрогай.
— Да, что-то боязно, а вдруг она горячая, или заключает в себе какую другую опасность?
— Не робей, не робей, Авдеюшка. Мы, если что, так в нее пальнем, что будь здоров!
— Ага, пальнете! А заодно и руку мне отстрелите.
— Я лучше сначала дотронусь до нее соломой. — И он поднял с пола пучок соломы. После этого осторожно протянул руку и не без испуга прикоснулся этим пучком к фонарику.
— А он, это, ничего, молчит! — радостно сообщил Авдей во все глаза наблюдающим за ним людям.
— Чего дальше-то делать, Никита Семенович?
— Так, что, Авдей, не почуял ли ты, идет от него жар или нет?
— Кажись не идет! Сейчас проверю. — И он, осмелев, дотронулся до фонарика пальцем.
— Не, он не горячий!
