— Лаура тут заболела. Попала в больницу, — рассказывал мне Маркофьев. — А времени съездить проведать, отвезти апельсины — нету. Ну я и отправил к ней сперва свою новую подружку. А потом твою — то есть мою Маргариту. Чтоб навестили, передали гостинцы… Лаура, представляешь, подняла крик. И мне устроила разнос. «Чтобы, — говорит, — больше твои бабы не смели ко мне являться!» Хуже ей, бедняжке, врачи сообщили, после этого стало… — пригорюнился он.
Иногда, если надолго исчезал, пропадая на каком-нибудь празднике цветов в Норвегии или участвуя в восхождении на Джамалунгму, он просил меня сделать расшифровку записи телефонных звонков, что раздавались в его кабинете. Из трубки неслись далекие и близкие, знакомые и незнакомые голоса:
— Милый, это Жанна! Почему ты прервал наши отношения? Почему не встречаешься больше со мной? Я с ума схожу, так хочу тебя видеть!
— Але, это я, твоя ненаглядная из Нью-Йорка. Куда ты исчез? Умоляю, позвони. Наш Джонни соскучился по тебе!
— Жизнь без тебя потеряла смысл! Я сама не своя. Когда дашь о себе знать? Слышишь, это плачет наш Жоринька. Он хочет хоть раз в жизни увидеть папочку…
А он, открыватель нового, всего себя отдавший служению человечеству, не мог подолгу оставаться на одном месте, буксовать и медлить. Его постоянно манили неизведанные дали и новые горизонты, куда он звал за собой остальных…
Как происходит формирование любого коллектива?
По одним и тем же законам!
Начальник собирает и сплачивает вокруг себя людей — которые не угрожают ему ничем. Это могут быть рекруты из числа его прежних сослуживцев, зарекомендовавшие себя личной преданностью и угодливостью, это могут быть новые подольстившиеся кандидаты. Или дети — из знакомых этому начальнику семей. Одним словом, те, кто не станет или не сможет бунтовать, гавкать, задирать хвост и нос.
Только сумасшедший объединит вокруг себя команду бунтарей и непокорных гордецов.
Основы своего будущего ты закладываешь уже сегодня. Поэтому — не ссорься с начальством и вообще ни с кем не ссорься. Кто знает: кем станет твой сегодняшний сослуживец? Не плюй в колодец. Вдруг курьер сделается шефом? Вдруг невежество вознесется на вершину?
В том, что такой поворот возможен, мне вскоре пришлось убедиться.
Если исходить из требований, которые Маркофьев предъявлял к людям, то угадайте — кто очень скоро оказался в числе его ближайших сподвижников и помощников? В соответствии со всем изложенным в главе «Служебная лестница» — кого следует принять на работу: специалиста своего дела или того, кто проводит бессонные ночи, сражаясь в покер? Кого следует предпочесть: того, кто станет морочить вам голову научной белибердой или того, с кем можно отправиться на бега?
Да я особенно и не удивился, когда Маркофьев объявил, что вскоре в институте начнет работать Миша. Виновник Всех Моих Бед, как я его по-прежнему называл. Я только заметил:
— Он даже не поступил в институт…
Поступил — не поступил… Получил образование или не получил… Какая разница? Только дураки придают значение подобным мелочам. Что проку в образовании? Жить надо своим умом, а не чужим, вычитанным из книжек. Книжки нужны, если ваша личная жизнь бедна событиями и невзрачна, вот тогда вы ее заменяете книжной, придуманной. А если едва успеваете крутиться, и от обилия впечатлений рябит в глазах — зачем вам бумажные чувства и чужие соображения касательно тех предметов, на которые вы имеете свой собственный взгляд?
Миша пришел не один, а с девушкой. И сказал:
— Это Олечка. Мы нашли друг друга. И будем работать вместе.
Она была так некрасива, что, разговаривая с ней, я отводил глаза.
— Что вы умеете? — спросил я.
И сам тут же осознал нелепость вопроса. Его бестактность. Что она могла? Ничего она не умела. Но у нее был маленький ребенок. И больная мать. А муж ее бросил. На свое счастье она повстречала Мишу. Они оба ничего не умели и не хотели делать, поэтому и должны были позаботиться друг о друге и найти какого-нибудь болвана, на которого можно было навьючить свои проблемы.
Затем Маркофьев привел Женщину. С глубоким страдающим взглядом. И коротко бросил:
— Она будет тебе полезна.
В чем? Об этом я даже не спросил.
Разумеется, она ничего не смыслила в том, чем ей предстояло заниматься. Но в бездонности ее глаз мне чудились такой надлом и такая боль…
Что за драма произошла в ее предшествующей жизни? Я мог только гадать. Мне виделось: это человек удивительной, тонкой души. Когда по вечерам мы оставались в лаборатории и я рассказывал ей, над какой проблемой работаю, Женщина смотрела на меня долгим неподвижным взглядом.
Черт знает что я вообразил про нее! Черт знает что нафантазировал! В грезах своих я приписывал ей несусветные достоинства. Пытался взглянуть на себя ее глазами и видел усталого, битого жизнью мужчину, сохранившего, однако, под ударами судьбы спокойную доброжелательность и не слишком отталкивающую внешность, сдержанность и достоинство. То, что я произносил при всех, предназначалось именно ей. Мне казалось, она как-то особенно внимательно, сочувственно меня слушает. Ах, как же я старался… Из кожи вон лез, пытаясь предстать остроумным, глубоким, оригинально мыслящим.
Подлинная оригинальность — вовсе не в умении распустить павлиний хвост и поразить воображение. Подлинная оригинальность — в таком поведении, таких манерах, которые кратчайшим путем ведут вас к намеченной цели.
Но я-то, болван, придумал, что когда-нибудь состоится же наше с ней объяснение, разговор по душам, после чего — как знать, как знать, — не сольются ли наши судьбы в одну? Если она будет меня любить и уважать — а она, я видел, способна оценить положительного человека — может получиться очень даже славная пара.
Это и есть главная ошибка, болванство, глупость — приписывать другим свои мысли и чувства, которых они на самом деле не испытывают. Чувства у каждого — свои. И мысли — тоже свои. А если бы были одинаковыми, то и все люди были бы одинаковыми. А они — разные. Еще какие разные! В том смысле, конечно, что одинаково похоже отличаются друг от друга и непосредственно от вас.
С женщинами, мужчинами, сослуживцами, родственниками и случайными
